Как-то раз на одном собрании литераторов при Владимире Маяковском обсуждалась какая-то книга, и один из присутствующих сказал о ней:  – Жизнь как она есть...  Как говориться, ну-у очень жизненная была эта книга.

Маяковский отреагировал моментально: – А кому она нужна, такая жизнь?

Тема сегодняшнего выпуска интернет-журнала «ПЗ» – забавные истории из жизни выдающихся литераторов, а также заметки о литературе. Предлагаю вашему вниманию следующие интересные истории:
- Маяковский среди дураков
- Как один поэт у другого штаны украл
- Как вырожденцы критика напугали и обидели
- Марк Твен – редактор
- Кто лучше всех знает сказку «Мойдодыр»?
- Такие разные старушки
- Маскарадный костюм Диккенса
- Действенный способ вернуть свои книги
- Почему библиотечный штамп всегда стоит на 17-й странице книги?

У меня, кстати, тоже есть свой собственный штамп-экслибрис. Его необычность в том, что двуглавый российский орёл на нём был заказан частному «подпольному» мастеру в 1987 году – то есть, ещё при Советском Союзе – а в те времена, пусть даже и в перестроечные времена, двуглавые орлы были ещё большой редкостью.

Старый мастер-гравёр, принимая заказ на антисоветский штамп, пронзил меня рентгеновским взглядом – видать заподозрил во мне потомка врагов народа, монархистов и белогвардейцев. Не стал я ему признаваться, что причина проста – увлечение российской историей. И первые книги в моей библиотеке появились именно с этой тематикой. Свой экслибрис я по давней библиотечной традиции всегда ставлю на 17-й странице. Вы никогда не задавались вопросом – почему библиотечные штампы всегда стоят не только на первых листах книги, но также ещё и на 17-й странице?

Знаменитый московский краевед Дядя Гиляй, он же Владимир Алексеевич Гиляровский – русский и советский писатель, поэт, фельетонист, беллетрист, драматург, литературовед и журналист, часто страдал от того, что ему не возвращали его книги. Брали почитать, и всё – с концами.

Тогда Гиляровский придумал своеобразный экслибрис – так называется специальный книжный штамп, удостоверяющий владельца книги. Оттиск печати с очень необычной надписью был проставлен на всех книгах писателя. На экслибрисе было написано: «Эта книга украдена из библиотеки В.А.Гиляровского».

Сия надпись возымела действие, и книги стали возвращать без задержки.

Когда в Лондоне был организован бал-маскарад в честь Вальтера Скотта, все его участники были обязаны прийти в костюме одного из литературных героев знаменитого писателя. Гости явились в красивых нарядах, в основном это были средневековые костюмы. Мужчины разоделись рыцарями разных эпох и шотландскими горцами, а дамы изображали прекрасных дам. 

Один только писатель Чарльз Диккенс прибыл на маскарад в своём обычном повседневном костюме. Устроители бала спросили у него: – Кого же из героев Вальтера Скотта вы изображаете?...  И Диккенс ответил: – Я изображаю его читателя!

Писатель Сергей Довлатов одно время работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике в Михайловском. Однажды он вёл группу учителей из Московской области и решил немного подшутить над ними. Возле домика Арины Родионовны Довлатов начал: – Пушкин очень любил свою няню. Она рассказывала ему сказки и пела песни, а он сочинял для неё стихи. Среди них есть всем известные; вы их, наверное, знаете их наизусть.

Один из экскурсантов клюнул на наживку и поинтересовался: – Что вы имеете в виду?... Довлатов, не задумываясь, ответил: – Ну, например, вот это... И стал декламировать:

Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет…

Знаменитый детский писатель Корней Иванович Чуковский на своей даче в подмосковном посёлке литераторов Переделкино любил устраивать для окрестной детворы весёлые праздники, которые назывались «костры». Дедушка Корней собирал на них всю округу. В центре поляны строили сцену, на которой выступали писатели и актёры. Там читали стихи, устраивали представления и обязательно разжигали огромный костёр с искрами до неба. За вход на праздник нужно было заплатить, но стоило это недорого – всего десяток шишек. С наступлением темноты собранные с гостей шишки летели в костёр – гигантский, сказочный, до неба!

Сам Чуковский обычно выходил к гостям в головном уборе индейского вождя. Он садился со всеми прямо на траву, веселился и аплодировал вместе с детьми. Читал им свои стихи, сказки, путаницы, перевёртыши. Читал-читал и вдруг останавливался: как-бы забыл – и вся поляна начинала ему хором подсказывать. Потому что все дети знали стихи Корнея Ивановича наизусть...

Выдающийся американский писатель, журналист и общественный деятель Марк Твен за свою жизнь сменил множество профессий. В его бурной биографии был период, когда ему довелось работать редактором печатных изданий. Очень много времени у него занимало чтение присланной корреспонденции. Ему приходило множество самых разнообразных писем. И редактор Марк Твен старался не оставлять ни одного без ответа.

Как-то раз Твен получил письмо от одного юноши, который жаловался на то, что его родители «глупы и малопонятливы». Ответ Марка Твена на это юношеское обвинение гениально: «Потерпите! Когда мне было 14 лет, мой отец был столь глуп, что я с трудом переносил его. Но когда мне исполнилось 22, я был изумлён, насколько этот старик поумнел».

В редакционной почте было немало рукописей. Как правило, совершенно скучных и бесталанных. Одному из графоманских «литераторов» Твен возвратил рукопись с такой вот припиской: «Дорогой друг! Авторитетные врачи рекомендуют лицам умственного труда есть рыбу, ибо этот продукт питает мозг. Я в этих делах профан и поэтому не могу сказать, сколько вам надо есть рыбы. Но если рукопись, которую я вам возвращаю, является точным отражением того, о чём вы размышляете, то мне кажется, я не ошибусь, сказав, что два кита средней величины не будут для вас чрезмерным рационом».

Однажды в редакции появился некий автор. Под глазом у него был огромный синяк. Твен внимательно прочитал его рукопись. Потом поднял голову, ещё раз рассмотрел его синяк и сочувственно спросил: – Ах, сэр, я вас отлично понимаю. Но скажите, в какой же редакции вы предложили свою рукопись, перед тем как прийти ко мне?

А ещё как-то раз в редактируемой им газете Марк Твен напечатал очень острую статью об одном проходимце. Статья заканчивалась следующими словами: «Мистер N не заслуживает и того, чтобы ему плюнуть в лицо». Мистер N, естественно, обиделся и подал в суд, который постановил, чтобы газета дала опровержение. Выполняя волю суда, Марк Твен напечатал такое объявление: «Что касается статьи о мистере N, помещённой в нашей газете, то мы изменили свое мнение и заявляем: «Неправда, что мистер N не заслуживает того, чтобы ему плюнуть в лицо, наоборот, мистер N заслуживает того, чтобы ему плюнуть в лицо».

Весной 1919 года в одном маленьком зале выступал известный литературный критик с докладом: «Наши урбанисты – Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич». Критик был низок ростом, очень толст, но сурово громил вышеназванных литераторов: – Товарищи, их поэзия дегенеративна. Это, товарищи, поэзия вырожденцев! Футуризм, имажинизм – поэзия вырожденцев! Да, да, вырожденцев. Но, к сожалению, талантливых. И вот, товарищи, эти три вырожденца, что сидят перед вами за красным столом, возомнили себя поэтами русской революции! Эти вырожденцы… и так далее, и в таком же духе.

Владимир Маяковский ухмыльнулся и шёпотом предложил Анатолию Мариенгофу и Вадиму Шершеневичу: – Давайте встанем позади этого мозгляка. Только тихо, чтобы он не заметил.

И вот трое рослых, плечистых мужчин с волевыми подбородками и коротко стрижеными волосами встали позади низкорослого критика. А критик продолжал их громить: – Эти вырожденцы!… Ох, уж эти вырожденцы…

Зрители в зале стали хохотать. Критик почувствовал неладное, нервно обернулся и испуганно воззрился на трёх грозных верзил. Маяковский презрительно, глядя сверху вниз, ободрил критика: – Продолжайте, могучий товарищ. Три вырожденца внимательно слушают вас...

В 1914 году поэт и футурист Владимир Маяковский написал стихотворение под названием «Кофта фата». Классное, сочное, звучное название – в нём весь молодой и озорной поэт-авангардист. Если произнести эти два слова – «Кофта фата» – вслух, то они прозвучат непонятно и даже загадочно. Тут требуется пояснение: фат – это глупый щёголь, самовлюблённый позёр, человек недалекий и любящий покрасоваться. Ну а кофта – это его модная кофта.

Начиналось стихотворение «Кофта фата» такими вот словами:

Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.

Через некоторое время другой поэт – Вадим Шершеневич, даже не подозревая об этом стихе, напечатал своё стихотворение, в котором была следующая строчка: «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего»… Ну, бывают иногда в литературе такие странные совпадения. А может быть, услышал Шершеневич эти слова где-то, они ему понравились, и он их решил, так сказать, позаимствовать...

Это весьма известная история. Настолько известная, что я долго сомневался – стоит ли о ней говорить, а потом подумал: вдруг её кто-нибудь ещё не знает? Искренне завидую тем, кто прочтёт её впервые.

Однажды, выступая в политехническом институте на диспуте о пролетарском интернационализме, поэт Владимир Маяковский сказал:

– Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин – грузином...

– А среди дураков? – вдруг выкрикнул какой-то шутник из зала.

– А среди дураков я впервые, – мгновенно ответил Маяковский.