Выдающийся советский исследователь и философ Константин Романович Мегрелидзе во время работы над большой рукописью о мышлении и психологии человека жил в комнате с тремя окнами на первом этаже. Эти окна выходили на пешеходный тротуар с активным движением по нему, а подоконники с наружной стороны дома были снабжены железной обшивкой.

Многие прохожие, особенно дети, и особенно озорные мальчишки, проходя мимо окон Мегрелидзе, частенько стучали чем-нибудь по трём железным подоконникам: бамц! … бамц! … бамц! Кулаком, палкой или зонтиком: бамц! … бамц! … бамц! Иногда без всякого злого умысла, просто мимоходом, щелбанами по жести: бамц! … бамц! … бамц! А иногда из хулиганских побуждений, да ещё и какой-нибудь железякой: бамц! … бамц! … бамц! А вот попробуйте поработать над книгой в таких условиях, когда снаружи регулярно раздаётся бамц! … бамц! … бамц!

После каждого такого безобразия Константину Романовичу очень хотелось выскочить на улицу, поймать пакостника и настучать ему по голове. Три раза. Но сделать это было сложно. Во-первых, а ну-ка, попробуй догони!... А во-вторых, видный философ, избивающий на улице людей (а тем более детей) – это как-то… некрасиво… не научно, знаете ли...

Однажды в Технологическом институте немецкого города Карлсруэ шла лекция профессора физики и электротехники Отто Лемана. Она была посвящена солнечной энергии. В какой-то момент профессор Леман сообщил студентам о том, что по новейшим данным сила солнечных лучей понемногу слабеет и что примерно через 80 миллионов лет это станет заметно ощущаться человеком.

Вдруг раздался робкий голос одного из студентов: – Простите профессор, через сколько лет, вы сказали?

– Через восемьдесят миллионов лет, – повторил учёный.

– Фу-у-х! Слава богу! А то мне послышалось – через восемь миллионов. – успокоился молодой человек.

Ну, конечно же, как мы его все понимаем, согласитесь: 80 миллионов лет – это ведь не так скоро, и не так страшно, как стремительно приближающиеся 8 миллионов!

Когда Дмитрий Иванович Менделеев принимал экзамены, он обычно не вызывал студентов – они сами подходили по алфавиту и объявляли свои фамилии.

Как-то раз подошла очередь фамилиям на букву «В» и один из студентов, представляясь, назвался с нескрываемой гордостью: «Князь Васильчиков». Мотивы поведения молодого князя были понятны: он тем самым рассчитывал на более благосклонное отношение к себе и возможные поблажки во время сдачи экзамена. Как-никак он князь древнего рода Васильчиковых, а не какой-нибудь кухаркин сын! И поэтому профессор должен отнестись к нему с должным уважением и без лишних придирок.

Однако Менделеев, который очень не любил, когда к людям относились в зависимости от их титулов, сухо ответил ему: «Князь… студентов на букву „К“ я экзаменую завтра».

Однажды в США, примерно в 1870 году, начальник Военно-морской академии в городе Аннаполисе сказал одному из курсантов: «Если вы будете уделять поменьше внимания всем этим вашим любимым естественным наукам, а побольше артиллерийскому делу, то, может быть, когда-нибудь вы окажетесь полезным нашей стране».

А ведь действительно, с самого начала своего обучения странный курсант больше интересовался проблемой измерения скорости света, чем скоростью полёта снарядов или скоростью перезарядки орудий.

Интересно, как бы удивился начальник военно-морской академии, если бы ему сказали тогда, что вызвавший его неудовольствие курсант со временем принесёт славу Америке именно потому, что предпочитал естественные науки артиллерии.

Этим студентом был Альберт Майкельсон – первый американский учёный (ещё раз подчёркиваю – самый первый американский учёный- физик), удостоенный Нобелевской премии за создание точных оптических инструментов, позволивших установить скорость света.

Перефразируя знаменитое крылатое выражение «Пушки вместо масла!» тут можно заявить так: «Свет вместо пушек!»

В пятницу 4-го июля 1862 года Чарльз Лютвидж Доджсон и его друг Робинсон Дакворт совершали прогулку на лодке вверх по Темзе в обществе трёх дочерей вице-канцлера Оксфордского университета Генри Лидделла. Этот день, как впоследствии скажет английский поэт Уистен Хью Оден, «так же памятен в истории литературы, как 4 июля в истории Америки».

В течение всего пути Доджсон, дабы развеселить своих скучающих спутниц, рассказывал им на ходу придуманную историю о маленькой девочке Алисе, которая, свалившись в кроличью нору, отправилась на поиски приключений в мир фантазии. Девочкам эта история понравилась, и 10-летная Алиса Лидделл попросила Чарльза Доджсона записать рассказ для неё. Тот пообещал и на следующий день приступил к рукописи...

У французов есть старая пословица «Нет героя для своего камердинера». Её смысл в том, что слуга знает своего хозяина слишком близко и не воспринимает его реалистично, не осознаёт его таланты и заслуги, даже если его господин является великим человеком.

Лучше всех об этом явлении сказал Лев Толстой в своём романе «Война и мир» – одну его фразу из размышлений о мнимом величии Наполеона можно считать мудрым афоризмом: «Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея своё понятие о величии».

Любопытным подтверждением этого правила стало мнение старика садовника, который несколько десятков лет прослужил у выдающегося английского натуралиста Чарлза Дарвина. Садовник с любовью относился к своему хозяину, знаменитому естествоиспытателю, но при этом был весьма скептического мнения о его способностях: «Хороший старый господин, только вот жаль – не может найти себе путного занятия. Посудите сами: по нескольку минут стоит, уставившись на какой-нибудь цветок. Ну стал бы это делать человек, у которого есть какое-нибудь серьёзное занятие?»

Однажды доктор медицины Герман-Франц Мюллер, австрийский бактериолог, известный исследователь чумы, обедал в компании друзей. На десерт подали черешню. Доктор Мюллер попросил стакан воды и стал тщательно обмывать в этом стакане каждую черешенку.

На удивлённые и вопросительные взгляды присутствующих он заявил: – Вы даже не представляете себе, друзья, как опасно есть немытые ягоды. Если бы вы только знали, какая тьма микробов на каждой из этих черешен!..

Прошло некоторое время. За столом текло неспешное общение, в котором доктор Мюллер участия не принимал – он о чём-то сильно задумался. Наверное, о микробах. А потом, не выходя из состояния глубокой задумчивости взял и выпил стакан воды… той самой воды (с миллионами микробов!) в которой он полоскал черешню.

Как-то раз немецкий естествоиспытатель и философ XIX века Эрнст Геккель на одном из светских приёмов оказался соседом по столу со священником.

Когда тот вынул сигару и захотел её подкурить… да-да, некоторые западные святые отцы были (и есть) далеки от святости… ещё те шалуны… и дабы помочь пастору поджечь сигару, Геккель протянул ему зажжённую спичку. Но она почему-то потухла, как только оказалась в руках у священника. Служитель культа решил съязвить, адресуя свой сарказм видному учёному: – Смотрите, свет науки погас!

На что биолог Геккель спокойно ответил: – Ничего удивительного. В руках церкви это происходит не впервые.

Известный итальянский астроном Джованни Доменико Кассини в 1669 году переселился из Болоньи во Францию, где спустя два года стал директором недавно созданной по указу короля Людовика XIV Парижской обсерватории.

Однажды Джованни Кассини пригласил мэра Парижа, отцов города и нескольких богатых финансистов к себе в обсерваторию для того, чтобы полюбоваться солнечным затмением. Однако важные гости где-то задержались и опоздали к просмотру интересного и редкого астрономического явления.

Мэр Парижа сообщил своим спутникам: – Не беда, мы всё же пойдём и посмотрим на это затмение. Я знаю господина Кассини. Ведь ему очень нужны деньги для обсерватории, так что ему придётся повторить для нас всё сначала…

В продолжение темы заглавной заметки ещё одна история. Она будет о женской проницательности. Боюсь вызвать гнев феминисток, но что уж тут поделаешь – уж больно история интересная.

Однажды английский химик Генри Роско читал публичную лекцию о получении красителей из угля. После выступления к учёному подошла одна из слушательниц, поблагодарила за интересную лекцию, и прибавила: – Теперь я по крайней мере знаю, откуда берётся такая разнообразная окраска у цветов.

Генри Роско очень удивился. Он не понял какая может быть связь между цветом лепестков и химическими красителями, производимыми из угля. Поэтому он растерянно произнёс: – Но я ничего не говорил о цветах...

– Зато вы говорили о красках из угля, – возразила дама, – а угля под землёй много, так что цветам есть из чего вырабатывать себе краски.