Подумав об этом, Иван Михайлович спросил председателя трибунала: – А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления?

Тот ответил: – А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно.

Чистяков возразил: – А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться. 

А чтобы в ту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцами простреливалась. Опытные фронтовики приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывался позади автомобиля, другой впереди, а третьим снарядом немец попасть не успевал – потому как уже проскочили и приехали.

И вот, выскочили из-за бугра два автомобиля – один генеральский, а второй за ним – с трибуналом – и понеслись. Немцы, как полагается, открыли артиллерийский огонь. Взрывы, дым, огонь, куски земли, осколки… фух!... пронесло! Остановился автомобиль командарма в безопасном перелеске, глядь, а а трибунала-то и нет, не едут и не едут. Пропали где-то. Генерал Чистяков спросил у своего шофёра: – Ты точно видел, что немец мимо попал? А тот и говорит: – Так точно! Оба разрыва даже не на дороге были!

Подождал Иван Чистяков своих «трибунальских» с полчаса и поехал дальше сам. Прибыл на место и выяснил насчёт новобранца: да, бежал в тыл, кричал «Мама!», сеял панику и т.д. Выслушал командующий армией все подробности проступка молодого солдата и поехал обратно, на свой КП (командный пункт). Когда он там появился, то первым делом спросил у штабистов: – А что случилось с трибуналом?

– Да ничего с ними не случилось. Они сейчас в столовой сидят, чай пьют. 

Ах, значит, чайком в столовой балуются… Ну, погодите… Генерал Чистяков вызвал командира комендантского взвода и приказал немедленно доставить трибунал к нему. Через пять минут привели к нему эту троицу. Один из них ещё печенье безмятежно дожёвывал. Командарм спросил: – Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал?

– Так ведь обстрел начался, товарищ генерал-полковник, поэтому мы назад и повернули. 

На это Иван Михайлович Чистяков заявил: – Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя?

Побелели «трибунальские». Замолчали. И тогда командующий армией сильно огорошил этих служивых – приказал командиру комендантского взвода: – Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех троих перед строем!  Тот отреагировал немедленно: – Есть! Сдать оружие! На выход! 

В 3 часа ночи командарму Чистякову позвонил член Военного Совета фронта товарищ Хрущёв. И произнёс: – Иван Михайлович, ты, что, вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала.

Иван Михайлович ответил Никите Сергеевичу: – Ну, уж нет! Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу. Не буду я их расстреливать... Товарищ Хрущёв засмеялся и сказал: – Ладно, держи их у себя, раз хочешь. 

И вот аж до самого конца войны генерал-полковнику Ивану Михайловичу Чистякову ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили.