Однажды к графу Кириллу Разумовскому, последнему гетману Войска Запорожского, пришёл его главный управляющий и с расстроенным видом объявил, что несколько сот его крепостных крестьян сбежали в Новороссийский край.

Управляющий возмущался и при этом льстил своему хозяину: – Можно ли быть до такой степени неблагодарными! Ведь Ваше сиятельство истинный отец своим подданным!....

На шо Кырыло Грыгоровыч ответил по-простецки: – Э-э-э, батька, может, и хорош, да свобода-матка в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: я на их месте тоже бы сбежал.

«Ея Императорского Величества гетман всея Малыя России, обоих сторон Днепра и войск запорозских, действительный камергер, Академии наук президент, лейб-гвардии Измайловского полку подполковник, орденов святого Александра, Белого орла и святой Анны кавалер, граф Кирила Григорьевич Разумовский» имел настоящую фамилию Розум. В переводе с украинского языка – это означает «разум». Вот потому и Разумовский.

Сын простого казака Кирило Розум родился в маленьком селе Лемеши, что расположено на большом тракте между Черниговом и Киевом. Его детство было самым обычным для той местности: босоногий мальчишка пас коров и овец, ухаживал за свиньями, да крутил волам хвосты. И крутил бы их до конца своей жизни, если бы не произошло чудо: его старшего брата Алексея полюбила царевна Елизавета Петровна, будущая императрица. Полюбила цесаревна простого хлопца за красивое лицо и волшебный голос – Алёшка Розум был певчим в церковном хоре. Благодаря стараниям Алексея, внезапно для себя вдруг ставшего фаворитом Елизаветы, младший брат Кирилл оказался в Санкт-Петербурге и сделал там головокружительную карьеру. В 22 года отроду он стал гетманом Войска Запорожского, а в 36 лет (не имея никакого боевого опыта) получил звание генерал-фельдмаршала. В течение более чем полувека Кирилл Разумовский руководил Российской Академией наук.

Знаете ли вы, кто является автором расхожего речевого оборота «Промедление смерти подобно»? До недавнего времени я считал, что его первым применил Владимир Ленин. Это хорошо известно всем, кому в советские годы приходилось изучать основы марксизма-ленинизма. Вот уж вбили в мозг эти знания, так вбили! Основательно! В письмах и пламенных речах вождя большевиков выражение о смертельном промедлении встречается несколько раз. Самый знаменитый его вариант связан со срочной необходимостью пролетарской революции – в «Письме членам ЦК» от 24 октября 1917 г.

Помню, как сейчас: лежит передо мною толстый конспект в красной обложке, и я заношу в него красивым почерком слова, когда-то вошедшие в историю: «Товарищи! Положение критическое. Яснее ясного, что теперь промедление в восстании смерти подобно, всё висит на волоске, на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами, а исключительно народами. Нельзя ждать!! Можно потерять всё!! История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня, завтра рискуя потерять всё».

Кстати, раз уж зашла речь о Петре Фёдоровиче Карабанове, то уместно будет рассказать об одном его очень мужественном поступке.

Был у Петра Карабанова старший брат по имени Василий. Служил он тоже в гвардейском Преображенском полку. Братья Карабановы отважно сражались против шведов в Северной войне. И вот как-то раз, во время одной битвы Василий попал в плен, но каким-то чудом умудрился сообщить об этом своему младшему брату.

Получив эту грустную весть, Пётр Карабанов подошёл к царю и стал умолять его, чтобы тот разрешил ему заменить в плену своего брата. Потому как у того жена и малолетние дети остались без присмотра. Царь Пётр был растроган такой братской любовью, и велел передать шведам свою личную просьбу об обмене. В своём письме противнику царь особо отметил: «Ежели, де, не будет согласия, ни двух, ни трёх не пожалею». Вот ведь как расчувствовался русский государь – даже трёх гвардейцев был готов поменять на одного...

В потешной роте молодого Петра I служил Пётр Федорович Карабанов, который за отвагу и удальство очень полюбился молодому царю. Достаточно сказать, что во время зарубежного Великого Посольства Карабанов был ездовым у самодержца всероссийского.

Однажды молодой Пётр примеривал перед зеркалом несколько своих монарших корон, и, водрузив на голову одну из них, шутейно сказал: – Шапка, шапка! Достал бы тебя и в терновнике.

Стоявший рядом Карабанов воспользовался добрым настроением своего венценосного друга и, якобы шутя, проговорил: – У тебя, надёжа-государь, таких шапок-то много, а мне ни одной не пожалуешь?

Царь Пётр подхватил игру: – Добро, я дам тебе одну старенькую, - и подарил Карабанову… нет, не корону… а свою старую дорожную шапку.

Долгое-долгое время петровский головной убор хранился в семействе Карабановых в специальном сундучке под замком, и доставался для показа гостям только в самых торжественных случаях.

Однажды, подъезжая к французскому городу-порту Дюнкерку, русский царь Пётр Первый увидел большое количество ветряных мельниц и сказал своему сподвижнику Павлу Ягужинскому: – То-то бы для Дон-Кишотов было здесь работы!

Дон-Кишотом тогда на Руси называли главного героя романа Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». А ведь неплохая шутка получилась у Петра Алексеевича! Я прямо таки живо себе представил, как эскадрон Дон Кихотов рубится в районе Дюнкерка с батальоном ветряных мельниц. Забавно, не правда ли!? 

Сегодняшняя выкладка историй будет посвящена историческим байкам. Приятного вам чтения!

Предлагаю вашему вниманию свежий выпуск журнала «ПЗ» о великом русском живописце-баталисте Верещагине. Из этой заметки вы узнаете:

- что вместо войны воин-пацифист хотел рисовать солнце

- за какие антивоенные картины царские чиновники невзлюбили Верещагина

- чем занимался Василий Васильевич на мостике броненосца «Петропавловск» в момент его подрыва на японской мине, и какие слова говорил стоявшим рядом с ним офицерам

- о подвиге в Самарканде, за который художник был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени

- как Верещагин удивил двух своих чрезмерно весёлых попутчиков

- о его участии в русско-турецкой войне 1877-78 года и серьёзном ранении во время атаки минного катера «Шутка» на вражеский пароход «Эреюш»

- где жители Адрианополя раздобыли ключи от ворот своего городя для торжественного вручения их генералу Струкову.....

Французский художник-пейзажист Морис Утрилло злоупотреблял алкоголем, и это негативно сказывалось на его здоровье и, соответственно, на внешнем виде.

Однажды, вылезая из экипажа, он протянул извозчику монету: – Вот вам один франк, и выпейте за мое здоровье!

Извозчик внимательно посмотрел на Утрилло, оценил его бледное опухшее лицо, красный нос и трясущиеся руки, а потом цинично произнёс: – Сударь! Вам придется добавить. У вас такой нездоровый вид, что одного франка будет явно недостаточно.

Эту байку я всегда считал классическим анекдотом о художниках и их взаимоотношениях с натурщицами, но оказывается, сия история реально происходила в жизни.

Случилась она с русским живописцем Иваном Николаевичем Крамским. У него была весьма ревнивая жена. Звали её Софья Николаевна. Милейшая женщина, добрейшее создание, но при этом ревнивейшая дама.

Однажды Василий Суриков покупал шляпу. Примерил понравившуюся – она оказалась в самый раз. Тогда он совершил необъяснимое и очень странное – снял шляпу с головы и начал тщательно её мять руками. У продавца глаза полезли на лоб. Не успел приказчик возмутиться или хотя бы вежливо возразить, как Суриков, с каким-то радостно-игривым выражением лица бросил шляпу на пол и придавил её ногой.

Несчастный торговец продолжал изумляться в полнейшем молчании. Да и как тут не удивляться столь варварской порче товара! Дикость какая-то!... Наконец продавец очнулся и пролепетал: – Милостивый сударь, а деньги?...

Суриков поднял шляпу, почистил, водрузил на голову, выдал деньги и заявил: – Вот теперь – хороша, теперь – носить можно! Отличная шляпа, а не какие-то дамские складочки. Очень не люблю я новых шляп!

Вот каким оригиналом был великий русский художник Василий Иванович Суриков.