Показать содержимое по тегу: Литературные заметки

Выдающийся американский писатель, журналист и общественный деятель Марк Твен за свою жизнь сменил множество профессий. В его бурной биографии был период, когда ему довелось работать редактором печатных изданий. Очень много времени у него занимало чтение присланной корреспонденции. Ему приходило множество самых разнообразных писем. И редактор Марк Твен старался не оставлять ни одного без ответа.

Как-то раз Твен получил письмо от одного юноши, который жаловался на то, что его родители «глупы и малопонятливы». Ответ Марка Твена на это юношеское обвинение гениально: «Потерпите! Когда мне было 14 лет, мой отец был столь глуп, что я с трудом переносил его. Но когда мне исполнилось 22, я был изумлён, насколько этот старик поумнел».

В редакционной почте было немало рукописей. Как правило, совершенно скучных и бесталанных. Одному из графоманских «литераторов» Твен возвратил рукопись с такой вот припиской: «Дорогой друг! Авторитетные врачи рекомендуют лицам умственного труда есть рыбу, ибо этот продукт питает мозг. Я в этих делах профан и поэтому не могу сказать, сколько вам надо есть рыбы. Но если рукопись, которую я вам возвращаю, является точным отражением того, о чём вы размышляете, то мне кажется, я не ошибусь, сказав, что два кита средней величины не будут для вас чрезмерным рационом».

Однажды в редакции появился некий автор. Под глазом у него был огромный синяк. Твен внимательно прочитал его рукопись. Потом поднял голову, ещё раз рассмотрел его синяк и сочувственно спросил: – Ах, сэр, я вас отлично понимаю. Но скажите, в какой же редакции вы предложили свою рукопись, перед тем как прийти ко мне?

А ещё как-то раз в редактируемой им газете Марк Твен напечатал очень острую статью об одном проходимце. Статья заканчивалась следующими словами: «Мистер N не заслуживает и того, чтобы ему плюнуть в лицо». Мистер N, естественно, обиделся и подал в суд, который постановил, чтобы газета дала опровержение. Выполняя волю суда, Марк Твен напечатал такое объявление: «Что касается статьи о мистере N, помещённой в нашей газете, то мы изменили свое мнение и заявляем: «Неправда, что мистер N не заслуживает того, чтобы ему плюнуть в лицо, наоборот, мистер N заслуживает того, чтобы ему плюнуть в лицо».

Весной 1919 года в одном маленьком зале выступал известный литературный критик с докладом: «Наши урбанисты – Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич». Критик был низок ростом, очень толст, но сурово громил вышеназванных литераторов: – Товарищи, их поэзия дегенеративна. Это, товарищи, поэзия вырожденцев! Футуризм, имажинизм – поэзия вырожденцев! Да, да, вырожденцев. Но, к сожалению, талантливых. И вот, товарищи, эти три вырожденца, что сидят перед вами за красным столом, возомнили себя поэтами русской революции! Эти вырожденцы… и так далее, и в таком же духе.

Владимир Маяковский ухмыльнулся и шёпотом предложил Анатолию Мариенгофу и Вадиму Шершеневичу: – Давайте встанем позади этого мозгляка. Только тихо, чтобы он не заметил.

И вот трое рослых, плечистых мужчин с волевыми подбородками и коротко стрижеными волосами встали позади низкорослого критика. А критик продолжал их громить: – Эти вырожденцы!… Ох, уж эти вырожденцы…

Зрители в зале стали хохотать. Критик почувствовал неладное, нервно обернулся и испуганно воззрился на трёх грозных верзил. Маяковский презрительно, глядя сверху вниз, ободрил критика: – Продолжайте, могучий товарищ. Три вырожденца внимательно слушают вас...

В 1914 году поэт и футурист Владимир Маяковский написал стихотворение под названием «Кофта фата». Классное, сочное, звучное название – в нём весь молодой и озорной поэт-авангардист. Если произнести эти два слова – «Кофта фата» – вслух, то они прозвучат непонятно и даже загадочно. Тут требуется пояснение: фат – это глупый щёголь, самовлюблённый позёр, человек недалекий и любящий покрасоваться. Ну а кофта – это его модная кофта.

Начиналось стихотворение «Кофта фата» такими вот словами:

Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.

Через некоторое время другой поэт – Вадим Шершеневич, даже не подозревая об этом стихе, напечатал своё стихотворение, в котором была следующая строчка: «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего»… Ну, бывают иногда в литературе такие странные совпадения. А может быть, услышал Шершеневич эти слова где-то, они ему понравились, и он их решил, так сказать, позаимствовать...

Это весьма известная история. Настолько известная, что я долго сомневался – стоит ли о ней говорить, а потом подумал: вдруг её кто-нибудь ещё не знает? Искренне завидую тем, кто прочтёт её впервые.

Однажды, выступая в политехническом институте на диспуте о пролетарском интернационализме, поэт Владимир Маяковский сказал:

– Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин – грузином...

– А среди дураков? – вдруг выкрикнул какой-то шутник из зала.

– А среди дураков я впервые, – мгновенно ответил Маяковский.

Однажды в бухгалтерии Госиздата поэт Владимир Маяковский стоял перед конторкой главного бухгалтера, широко расставив ноги, и вещал: – Товарищ главбух, я в четвёртый раз прихожу к вам за деньгами, которые мне следует получить за мою работу.

Главбух скучно отнекивался: – В пятницу, товарищ Маяковский, в следующую пятницу прошу пожаловать. В кассе нет ни одной копейки.

Подобная перепалка продолжалась некоторое время, пока Маяковский не снял свой пиджак и не начал закатывать рукава рубашки. Главбух решил, что сейчас его будут бить и стал изрядно волноваться, но Маяковский неожиданно с самым серьёзным видом сказал: – Товарищ главбух, я сейчас здесь, в вашем уважаемом кабинете, буду танцевать чечётку. Буду её танцевать до тех пор, пока вы сами, лично не принесёте мне сюда всех денег, которые мне полагается получить за мою работу. 

Главбух было с облегчением вздохнул и продолжил тянуть свою словесную волынку про следующую пятницу, но тут Маяковский начал танец. Скоро все сотрудники Госиздата сбежались в кабинет главбуха, чтобы посмотреть, как стучит каблуками знаменитый поэт Маяковский. А он танцевал с каменным выражением лица, глядя в потолок...

Этот выпуск тележурнала «НЗ» посвящён буквам, словам и крылатым фразам. Вы узнаете:
- почему творческая элита получила цыганское название «богема»;
- как появилось выражение «гвоздь программы»;
- зачем исчезла буква Е во французском романе «La disparition» и как его перевели на русский язык;
- как всего из-за одной маленькой буквы «M» возникла фраза «Увидеть Париж и умереть»;
- кто назвал Ивана Бунина академиком изящной матерной словесности;
- и есть ли нецензурные слова в литературном словаре французского языка.

Парижский лексикограф, философ и поэт Пьер-Клод-Виктор Буаст известен как автор универсального словаря французского языка и составитель очень мудрой книги «Энциклопедия ума, или Словарь избранных мыслей».

Приведу в качестве примера два интересных афоризма Пьера Буаста из этой мудрёной книги. Они посвящены теме болтливости и молчаливости. Первое изречение: «Болтливый человек – это распечатанное письмо, которое все могут прочесть». И второе суждение: «Молчание не всегда доказывает присутствие ума, зато всегда доказывает отсутствие глупости». Вот как раз о болтливости и уместности молчания будет следующий исторический анекдот.

Автор одного из самых полных толковых словарей французского языка Пьер Буаст был человеком самых строгих нравов и из своего словаря исключил все неприличные слова. Даже самые безобидные, но с намёком на малейшую непристойность.

И вот однажды некая дама решилась его с этим поздравить и похвалить за то, что он своё сочинение очистил от всяких нецензурных и неприличных слов. Пьер Буаст, выслушав похвалы дамы, тут же заметил: – Да как же вы, мадам, узнали, что этих слов там нет? Стало быть, вы их там искали?

Литератор, журналист и деятель русской эмиграции Андрей Седых, который был близким другом и личным секретарём писателя Ивана Бунина, вспоминал, как они однажды ехали на такси по Парижу.

Шофёр тоже оказался русским эмигрантом. Бунин, по своему обыкновению, несколько раз непечатно выругался. Водитель обернулся к пассажиру-матерщиннику и сказал: – Вы, господин, должно быть, из моряков? Ловко выражаетесь.

– Я не моряк, – как-то строго и скороговоркой ответил Бунин. – Я почётный академик по разряду изящной словесности. 

Услышав это, шофёр просто покатился со смеху и долго потом ещё не мог успокоиться. Он хохотал и постоянно повторял: – Академик!.. Да... Действительно, изящная словесность!...

В прошлой статье речь шла о двух буквах – «Е» и «О». А вот эта заметка расскажет о важной роли «маленькой» буквы «М» в истории появления одной известной крылатой фразы.

Смысл расхожей фразы «Увидеть Париж и умереть» вполне однозначен – эти слова мы применяем, когда желаем подчеркнуть, что столица Франции для нас – это предел мечтаний. Дескать, увидел Красоту-Невероятную-На-Берегах-Сены – и всё, больше ничего в этой жизни не надо, можно умиротворённо удаляться на покой. Не буду ёрничать по поводу того, что Париж в наши дни уже совсем не тот, что в былые времена, и сегодня умереть в нём можно по множеству других причин, абсолютно не связанных с восторгом от красоты архитектуры, изящества искусств и аромата кофе с круассанами. Мой однокурсник по ленинградской мореходке Женька Захарченко чуть не умер в Париже из-за того, что не понравился агрессивной группе тамошней смуглой молодёжи. Произошло это спустя много лет после того, как бывших курсантов-электромехаников ЛМУ выпуска 1992 года разбросало по всему миру…

Знаете ли вы, что такое липограмма? Филологи и эрудиты наверняка знают, а вот для остальных сообщу: липограмма – это литературный приём, который заключается в написании текста без использования в словах какой-то одной буквы.

Слово липограмма происходит от древнегреческого λειπογράμματος (липограматос), что означает «пренебрегать буквой». Вот попробуйте, эксперимента ради, пренебречь буквой «А» и написать какой-нибудь осмысленный рассказ без неё. Пусть даже и короткий рассказ. Это будет забавное времяпровождение.

Кстати, о древней Греции. Именно в этой стране появились первые липограмматические произведения. Уже в VI веке до н.э. лирический поэт и музыкант Лас Гермионский создал гимн богине плодородия Деметре, не используя букву «Σ» – «сигму», которая произносится как глухой звук «С». И знаете почему автор пренебрёг именно «сигмой»? Потому что он затруднялся произносить этот звук. Не выговаривал. Шепелявил древнегреческий поэт-романтик Лас Гермионский. Вот и писал возвышенные дифирамбы, игнорируя неприятную для него «сигму».