Если корабль швартуется к берегу кормой, то по инструкции делать это надо бережно и нежно – даётся команда «самый малый назад» и корабль самым медленным ходом аккуратно причаливает. Но это ведь скучно, не правда ли? Особенно если корабль небольшой, манёвренный и резвый, к примеру, сторожевик или эсминец. Тем паче если командир на нём молодой и горячий. И особливо, если на берегу стоят жёны и любимые девушки. Экипажу очень хочется перед ними пофорсить. Вот и лихачат иногда.

Лихие командиры эсминцев и малых ракетных кораблей швартуются так: даётся команда «Полный назад» (при этом корабль стремительно приближается к берегу), затем, немного не доходя до причала, звучит команда «Полный вперёд» - это чтобы погасить скорость. И весь в пене и бурунах, поднимая со дна древний флотский мусор и всякое…, корабль под восторженными взглядами женщин и прочих зевак останавливается аккурат у причала.

Такая швартовка с куражом требует определённых навыков и слаженных действий у всей боцманской команды. Для этого на корме обязательно присутствует какое-нибудь ответственное лицо из младшего командного состава,  которое по внутренней связи докладывает на ходовой мостик расстояние до берега.

Так вот, рассказываю швартовую байку под номером один.

Однажды на Балтике один сторожевик стал тормозить слишком поздно. И доклады мичмана с кормы на мостик звучали так: «Пятьдесят метров… сорок метров… двадцать метров… ДЕСЯТЬ!...»…  а дальше трансляцию резануло русское матерное слово созвучное слову «Капец!»… после чего отчёт завершился печальной фразой в очень минорной тональности: «Всё! Море кончилось!»…

Это был, так сказать, универсальный вариант изложения довольно таки распространённой на флоте ситуации.

А вот вторая швартовая история, которой я сам лично был свидетель.

Одним прекрасным летним днём в середине восьмидесятых годов прошлого столетия мой пароход – океанографическое судно «Борис Давыдов» вышло из Мурманска в Польшу на плановый ремонт.

Перед отправкой на завод-изготовитель мы зашли в город Балтийск. Во время швартовки в узкостях этой военно-морской базы и произошёл курьезный случай, о котором я давно уже хочу рассказать.

На корму нашего судна для определения расстояния до берега поставили молодого четвертого помощника командира. Молодого – во всех смыслах этого слова. Он был юн и неопытен. Он только накануне выхода из Мурманска прибыл к нам на борт из мореходного училища. Но дабы не казаться юнгой-карасём, он напустил на себя самый важный и самый вальяжный вид. Стоял на корме напыщенный павлин в новенькой с иголочки форме, выпуклым военно-морским взглядом определял дистанцию до берега и с важным видом докладывал в портативную рацию.

Эта переносная рация типа «уоки-токи» была в те годы для нас новым, ещё незнакомым устройством. Чудом техники она была. И вот это чудо техники попало в неопытные руки.

Когда молодой помоха доложил на мостик дистанцию в полсотни метров, а берег при этом стремительно приближался, то лица у многих присутствующих на юте стали тревожными.

Когда напряженным голосом он сообщил: «Тридцать метров!», а судно и не думало сбавлять ход, то некоторые особо впечатлительные матросы из боцманской команды стали потуже зашнуровывать спасательные жилеты.

Когда четвертый помощник заорал в рацию: «Двадцать метров!», то от этого крика разлетелись врассыпную балтийские чайки и с перепуга стали гадить во все стороны…

Я ведь для чего нагнетаю обстановку!?... Для того, чтобы люди, далёкие от флота, прониклись спецификой. Вы знаете, для многих наших граждан (и особенно гражданок) припарковаться на автомобиле задним ходом в гараж – очень большая проблема. Люди при этом вращают головой, нервничают и потеют, но всё равно царапают бока и срывают зеркала. А теперь представьте себе: задним ходом к берегу, на хорошей скорости идёт многотонная махина длиною 90 метров и с осадкой 5 метров. Остановиться, как автомобиль, она не может. Зеркал заднего вида на ходовом мостике нет. Камер заднего вида, датчиков парковки и тревожного зуммера столкновения, как на современных авто, тогда ещё даже не придумали. В середине 80-х годов прошлого века эти устройства воспринимались как сказочная фантастика. С крыльев ходового мостика определить расстояние до причала можно было только лишь приблизительно. Вся надежда у людей, стоящих у штурвала, была на доклады четвёртого помощника.

А он в этот момент визжал в рацию фальцетом «ДЕСЯТЬ МЕТРОВ!!!». Но ЭТО на мостике не слышали. Потому что молодой и неопытный помоха, забыл включить тумблер питания рации и всё это время докладывал вхолостую. Балтийским чайкам он докладывал. И лебедям, вольготно плавающим в тихих заводях Балтийска. Когда он, наконец, осознал свою ошибку, то врубил питание, нажал на кнопку-тангенту и очень грустно выдал в эфир одно единственно слово, созвучное слову «Трындец!»

А теперь представьте, что в эти минуты пережили командир и прочие моряки на ходовом мостике. Судно приближалось к берегу, а от помощника ни слова! Нервозная обстановка превратилась в лёгкую панику, а от помощника ни гу-гу! Ему начали издалека, с крыльев мостика, орать всякие нехорошие слова, но ветер уносил их в сторону улетевших перепуганных чаек, а шум главного двигателя перекрыл угрозы быть списанным сразу после швартовки. Паника окрасилась ядрёным флотским матом, но рация молчала,  докладов по-прежнему не было!...

И в тот самый апофеозный момент, когда командир врубил на машинном телеграфе команду «Самый полный вперёд!», раздался щелчок рации, и в эфире прозвучало одно единственное печальное слово «Трындец!», преисполненное болью, тоской и отчаянием…

Короче, во время той швартовки мы сильно помяли корму, согнули руль и повредили лопасти одного гребного винта. Ремонт в Польше из-за этого затянулся. А над тем четвёртым помощником ещё очень долго издевался весь экипаж. Причем в самых изощрённых формах. К нему даже приклеилась обидная кличка. Угадайте какая!? Правильно, именно то слово, которое он выдал в эфир.