Для подавляющего большинства простых солдат это был самый обычный день календаря, разве что только с тёплыми воспоминаниями о душевных семейных посиделках. В редких случаях бойцы наслаждались возникшим на передовой новогодним затишьем и исполняли два самых заветных своих желания: сытно поесть и вдоволь выспаться. И то, не всегда это получалось сделать. Довольно часто защитники Отечества встречали праздник на марше, за обустройством ночлега, за рытьём окопов и блиндажей. Ёлочка, украшенная гильзами и пулемётными лентами, да усиленный паёк – вот и весь Новый год. 

В тылу было полегче. И чем дальше от линии фронта – тем веселее. Однако отдельная тема – это страшные воспоминания людей из блокадного Ленинграда. Но даже в этих ужасных мемуарах встречаются проблески надежды и веры в неизбежную Победу: ленинградцы вспоминали не только смерть, холод и голод, но и попытки вернуть себе хотя бы тень праздника.

В этой подборке нечасто встречаемых новогодних воспоминаний – рассказы о том, каким был любимый праздник на фронте и в тылу. Некоторые мемуары – горькие и печальные, но большинство из них – оптимистичные.

Интересные строки из блокадного дневника Гали Зимницкой:

«31 декабря 1941 г. Через несколько часов Новый год. Но ничто не напоминает об этом. Попив горячей воды с кусочком хлеба, наши домочадцы разошлись по своим комнатам. Я вспоминала о довоенных новогодних приготовлениях… Вот мы с мамой принесли домой большую пушистую ёлку. В квартире густо запахло смолой. Обеденный стол сдвинут к стене и завален ёлочными игрушками. В муфточки, коробочки и сумочки засыпаем драже и театральный горошек. Шоколадные конфеты в нарядных фантиках вешаем на ёлку вместе с игрушками…

Стоп! Я вдруг вспомнила, что большие длинные конфеты, похожие на хлопушки, сохранились из-за ярких красочных обёрток. Их уже года два-три вешали на ёлку. В этих обёртках была пастила – такие конфеты были лёгкими и не оттягивали ёлочные лапки.

И вот я осознала, какое сокровище лежит в коробке с игрушками! С воплем «Ура!» соскакиваю с постели, зажигаю коптилку, стаскиваю со шкафа коробку и достаю драгоценные конфеты. Их пятнадцать штук! Мама и бабушка радостно удивляются. Дядя Миша проснулся, но ещё не понимает, что случилось. Я ему объясняю.

Одеваемся и садимся за стол. Трофимовна отдаёт нам свой последний чай. Всем досталось по три конфеты! Хоть пастила высохла в сухарик, всё равно вкусно. И по-праздничному. Горит керосиновая лампа. С Новым 1942 годом! С новыми нашими победами на фронте! Сейчас все хотят только этого. Это первое и главное пожелание друг другу».

Для Риммы Власовой, которая в Блокаду была ещё ребёнком, праздник запомнился таким:

«Раздобыли ёлку, украсили и пригласили нас, дистрофичных, едва двигающихся детей. Особого веселья на этой ёлке я не помню, потому что, наверное, очень трудно было развеселить всех этих совершенно «убитых» обстрелом города, голодом и холодом детей. Тем не менее, эта ёлка доставила невероятную радость, удивление, что это всё-таки ёлка в таких тяжелейших условиях. Но самое удивительное, что была организована не только эта праздничная красивая ёлка, но даже угощение. Вместо подарков нам вручили стеклянные баночки, в них был кусок хлеба и небольшой кружок конской колбасы. Вот это для нас было настоящее детское чудо, потому что мы в последнее время, кроме хлеба и воды, ничего не ели. Были невероятное удивление, радость, и это подкрепило силы. Ещё всем дали домой подарки, а в качестве подарка была баночка вкусного, сладкого желе. В те времена – невиданный подарок. Где разыскали такую экзотику, это непонятно».

А вот Юрий Артюхин вспоминал о встрече первого блокадного Нового года так:

«После спектакля был обед, который в те суровые январские дни стал очень ценным подарком. На обед дали суп с лапшой, граммов сто пшённой каши и немного желе, а также ломтик хлеба граммов в пятьдесят...»

Вы только представьте себе этот новогодний подарок – ломтик хлеба размером со спичечный коробок… Однако, удивительный факт: некоторым ленинградским детям под ёлочкой были вручены мандарины – их по ладожскому льду под жутким обстрелом привёз шофёр Максим Твердохлеб; потом в его машине насчитали 49 пробоин.

Воспоминания разведчика Леонида Вегера, воевавшего под Сталинградом:

«31 декабря 1942 года наша бригада шла пустынной Сальской степью. Грузовики с нашими продуктами и новогодними подарками попали к немцам. И вдруг в небе, пересекая наш путь, появились две большие птицы, похожие на кур. Раздался выстрел, другой, третий. Птицы продолжают лететь. Раздалось несколько автоматных очередей. Затем началась сплошная стрельба. Несколько командиров метались между стреляющими и что-то кричали. Всеми овладел азарт. Вот одна как будто ударилась о невидимую стену. Вторая птица почти тут же замерла в полёте и заскользила вниз. Несколько десятков солдат кинулись за ближайший холм к месту их падения.

Делаем ещё переход и останавливаемся на ночлег. Пытаемся из сырых веток кустарника разжечь костёр. Ничего не получается. Сказали, что ужина не будет. Сидение в холоде, да ещё во влажной одежде, становится неуютным. Вспоминаю, что это новогодняя ночь, наша невесёлая новогодняя ночь. Спать ещё не хочется…

Когда усталость немного проходит, вскидываю автомат и иду в темноту прогуляться по окрестностям. Замечаю в соседней ложбине что-то вроде привязи, около неё – лошади. Щупаю торбу у одной из них и определяю, что там кукурузные початки. Засовываю руку в торбу и достаю кукурузный початок. Достаю ещё один, кладу его в карман и, жуя, иду обратно к своим.

Разжигаем костерок. Становится тепло. Дожёвываю кукурузные зерна, кажущиеся уже вкусными, и укладываюсь. Засыпая, опять вспоминаю, что это новогодняя ночь, и решаю, что она не так уж и плоха. Просыпаюсь от ощущения, что у меня горит нога. Действительно, я лежу почти в костре, шинель тлеет, и её правой полы уже нет. Несколько дней нового года хожу в шинели с одной полой».

Морской пехотинец Виктор Павлючук получил нечастую возможность попробовать настоящие зарубежные деликатесы:

«1 января 1943 года нас должны были отправить под Сталинград. На Новый год командиры нам организовали праздник. Отмечали в землянках, при свете керосиновых светильников. Непонятно откуда у нас на столе среди всего прочего появились… омлет из черепашьих яиц и лягушачьи лапки. Открываешь банку, а там бумага пергаментная, промасленная. Снимаешь, а там эти лягушачьи лапки и рис. Так мы лапки выбрасывали – ну и дрянь!, а вот рис ели. Консервы итальянские оказались. Ну, может, для них, для итальянцев этих – это деликатес, а нам они совершенно не понравились».

В тот же Новый год (1943-й) в некоторых частях под Сталинградом был организован настоящий праздник. Очень повезло танкисту Алексею Козлову:

«На станции Котельников под Сталинградом на путях стояли захваченные нами немецкие эшелоны с танками, броневиками, провиантом, оборудованием. Вы не представляете, какое ликование охватило бойцов и командиров. Ведь это была первая крупная победа за долгие, долгие месяцы. Наконец-то лютый враг начал пятиться. Видимо, это обстоятельство и обилие захваченных деликатесов породили ещё одно нестандартное решение Ротмистрова – широко отметить так стати подоспевший Новый год. Хотя данное решение нельзя полностью списывать на самодеятельность комкора – в торжестве приняли участие крупные военачальники, включая Василевского и Малиновского.

Стол ломился от яств. Было даже шампанское, ведь немцы тоже готовились к этому Новому году, надеясь встретить его в освобождённом «котле». А неподалёку уже салютовала трофейная зенитка, озаряя небо всполохами высотных разрывов. Солдаты же были пьяны, даже ещё не отведав трофейного шнапса, которого тоже было в изобилии, – они были пьяны от сознания этой победы… Сам Сталин поручил тогда генералу Василевскому поздравить командование с выдающейся победой и Новым годом».

Встречу Нового 1944 года зенитчик Пётр Переверзев, воевавший в Заполярье, вспоминал так:

«Что такое Заполярье зимой? Морозы за сорок, непролазные снега… Новый год – он и на войне Новый год. А какой же праздник без нарядной ёлочки, Деда Мороза и Снегурочки? В гильзу от 37-миллиметрового снаряда зенитчики установили карликовую берёзку, нарядили её обёртками от консервов из праздничного пайка. На верхушку «ёлочки» водрузили конфету в яркой обёртке. На праздничном столе красовались банки с консервированной колбасой, американской тушёнкой, кусковой сахар и фляжка со спиртом. А сказочных персонажей Нового года – Деда Мороза и Снегурочку – мы слепили из снега. Благо недостатка снега зимой в Заполярье не ощущается – сугробы выше пояса».

Война оставалась войной, и ни советские, ни немецкие войска даже в Новый год не давали друг другу передышки. Иногда происходили курьёзы вроде «боевого крещения для пирожков», о котором рассказал пулемётчик Тимофей Кутыгин:

«Помню, как мы новый, 1944 год встречали. У нас один боец с Кавказа был, Константин Константинович Аргутин, пожилой такой, лет за 50. Он рассказывал: «Я поработал во всех ресторанах Пятигорска и Нальчика. Командир, я вас прошу, дайте задание старшине, пусть найдёт немного муки, я под Новый год хочу сделать пирожки». Нам рыбу давали, ставриду, гороховую кашу, так Аргутин из этого начинку сделал, замесил тесто. Потом в блиндаже сделал печку и стал там под Новый год делать пирожки. К нам в землянку все забегают, как же – запах такой идёт, что про дом напоминает.

Уже скоро 12 часов, всё готово, и вдруг радист кричит: «К бою!» Все к орудиям бегут, тут за секунды всё решается! А тут комбат говорит: «Дорогие товарищи, поздравляю вас с наступающим новым, 1944 годом, желаю счастья, всем живыми вернуться домой, война уже скоро кончится! Приготовиться к салюту! Три снаряда, по немецко-фашистским захватчикам – беглый огонь!»

Мы отстрелялись, вернулись в окопы. Вся батарея пришла туда, где пирожки. Только налили, я, как парторг, маленькую речь произнёс, и тут немцы как дали по нашей батарее, наверное, тоже нас «поздравили». Они по площадям бьют, на пирожки сыпется грязь. Тут кто-то нашёл плащ-палатку, накрыл пирожки. Обстрел закончился, выпили, закусили – такие пирожки были! Даже в дивизионной газете была заметка, как мы Новый год встречали. Пирожки были очень вкусные, я таких пирожков никогда не ел».

А иногда угощение было трофейным, захваченным прямо в первый день нового года, как в истории бойца Кубанского казачьего корпуса Василия Павлова:

«Помню, на Новый год мы стояли в Аскании-Нова в Херсонской области. И вот ночью, где-то минут за пять до наступления нового года, мы слышим команду: «Батарея к бою, расчёты по местам». А в 24 часа поступил приказ: «По фашистам, в честь нового, 1944 года, батарея залпом огонь!» Мы натянули шнуры, и четыре залпа, а это шестнадцать снарядов, полетели на противника. А утром, как только мы приступили к завтраку, видим: немцы вышли из окопов с котелками, обтираются снегом, умываются. Немецкие позиции были недалеко, в метрах двухстах – двухстах пятидесяти, но никто не стреляет – ни мы, ни они. А немцы на гармошке, на аккордеонах играют и кричат нам: «Камрад, иди к нам на завтрак!» Вот мы у себя позавтракали, и вдруг кто-то с нашей стороны открыл пулемётный огонь. Немцы ответили, полетели мины, снаряды, начали бить батареи. Потом мы в немецких окопах нашли и гармошки, и аккордеон, и котелки с завтраком. Немцы всё побросали и полуголые убежали».

Вот так праздничный новогодний завтрак достался кубанцам.

Показательный пример с фронта рассказал боец штрафной роты Николай Винокур:

«В декабре 1944 года напротив нас стоял немецкий штрафбат. На Новый год, 31 декабря, дивизионная разведка через наши порядки пошла в поиск, на захват «языка», а своего санинструктора с ними не было, и меня «одолжили» в группу прикрытия, на тот случай, если придётся выносить раненых разведчиков и оказывать на месте первую медицинскую помощь «языку» или нашим раненым. Я с собой ещё взял одного санитара-штрафника, своего «ординарца».

Ночь была тёмная, вьюжная, но при отходе немцы всех обнаружили, началась очень серьёзная перестрелка, и так вышло, что тащить к своей траншее взятого «языка» пришлось мне и санитару, другие прикрывали. Я немцу из пистолета прострелил обе ноги, чтобы не сбежал, и мы его поволокли под огнём.

Притащили, в землянке у ротного я его перевязал, и немца отправили в штаб дивизии. Потом, дней через пять, командир спрашивает: «Ты, вообще, представление имеешь, кого тогда взяли?!»… «Как это кого? Штрафника немецкого, обычного “фрица”»… «Сам ты штрафник… Этот немец, бывший майор, служил в абвере. В Берлине, в ресторане, он напился и стал орать, что русские всё равно победят, вот его за это разжаловали в рядовые и послали в штрафную. Это не “язык”, а сущий клад, в штаб фронта его отвезли».

Воевавший в Словакии партизан Владимир Мандрик, рассказывая о кануне 1945 года, привёл характерный пример как советских солдат встречали в странах, ещё недавно бывших «под немцем»:

«К новому, 1945-му году мы вышли в район города Римавска-Собота и в ночь на 1 января перед рассветом увидели, что по дороге рядом с нашим расположением идёт большая колонна немецких войск. По всей видимости, кто-то сдал наше местонахождение, потому что каратели на рассвете разбились на цепи и стали нас окружать. Здесь я впервые ввёл в бой мадьяр (венгров), до этого не знал, как поступить с ними. Причём они оказались на направлении главного удара врага. Конечно, немцев со всех сторон партизаны обстреливали, но венграм я распорядился выдать только по пять патронов на винтовку, боялся, что они перебегут на сторону врага. Они же открыли точный, прицельный огонь и буквально клали немцев, пока не кончились патроны. После этого венгры примкнули штыки и во весь рост с криками «Ура! За Родину! За Сталина!» атаковали карателей врукопашную. Враг был наголову разбит. У меня в том бою волосы вставали дыбом, ведь я им ни слова не говорил по этому поводу.

Так вот, после боя мы видим, как к нам приближается небольшая группа, человек двенадцать, не больше. Оказалось, что это словаки, посланные к нам моим другом, главным инженером шахтоуправления. Принесли с собой два тридцатилитровых бутыля, причём даже не коньяка, а кубинского рома, который имелся у директора гостиницы. Да ещё килограмм пятьдесят колбасы. Всё это собрали для нас рабочие металлургического комбината. Причём местные жители специально собрались по поводу того, как помочь нам отпраздновать Новый год, ведь они знали, что мы беспрерывно воевали, так что добровольцы вызвались принести нам праздничное угощение. В целом со стороны словаков к нам было полнейшее доверие. Считали, что раз русский есть среди партизан – нужно очертя голову идти воевать».

Долгожданная Победа была близка, люди это чувствовали и радовались. В завершение подборки новогодних воспоминаний – история лейтенанта Сергея Беркетова, случившаяся с ним 31 декабря 1944 года в госпитале. Ветеран рассказывал так:
«Я предложил разыграть историю про немца-мародёра, попавшего в плен к нашим ребятам. «Вот ты главную роль и сыграешь, временно побудешь немцем!» – сказал замполит.

Стали репетировать, помимо главного героя (т.е. переодетого в мародёра лейтенанта Сергея Беркетова) в роли вошли врачи и другие выздоравливающие. 31-го декабря в зале собрался персонал, бойцы, начался концерт. И вот конферансье объявляет сценку из солдатской жизни «Немец-грабитель». За кулисами начался шум, послышались крики: «Держи его, держи!»… Под крики на сцену выскочил и начал метаться из стороны в сторону «немец», одетый в несколько слоёв женских кофточек и платьев.

За ним с «автоматами» бежали наши солдаты и уже готовы были схватить грабителя, как вдруг не выдержали нервы у одного из сидящих в первом ряду раненых – парень выбежал на сцену и от всей души врезал «немцу» в челюсть. Не ожидающий такого поворота «фашист» по инерции ударил в ответ.

И что было бы дальше – неизвестно, но подоспевшие санитары увели разбушевавшегося бойца. А вот «немец» был благополучно «взят в плен» и под всеобщий хохот освобождён от женских нарядов. Зал был в восторге – особенно от драки. Самое интересное – добрая половина зала так и не поняла, что драка на сцене была настоящей».

P.S. Во время подготовки этой заметки мною было собрано много интересных фотографий, рисунков и почтовых открыток, касающихся встрече Нового года в суровые военные годы. Некоторые из них предлагаю вашему вниманию в дополнительной подборке. Ушедшая эпоха в картинках!