Однажды, много лет назад, в мае 1990-го года я пошел в Никольский собор со своими друзьями – курсантами ЛМУ (Ленинградского Мореходного Училища). Нас было четверо, и одеты мы были в морскую форму. И вот, перед входом в храм мы встретили одну очень странную древнюю старушку. Она, как только нас увидела, как-то сразу встрепенулась, бросилась нам на встречу, сгребла всех четверых в охапку... и зарыдала. Мы стояли оцепеневшие, боялись пошевелиться, и не знали, что нам делать. Первая мысль – у бабушки что-то с головой…

Она отрыдалась, подняла на нас совершенно ясные и разумные глаза, и продолжая всхлипывать, сказала: «Мальчики, вы не подумайте ничего плохого. Я – не сумасшедшая. Просто у меня четверо моих родных мужчин тоже были моряками. Муж и двое сыновей не вернулись с войны, а младшенький, слава Богу, остался жив. Я как только вас четверых увидела, сразу их вспомнила, и вот не удержалась… извините, сыночки!».

И дальше она стала рассказывать удивительные вещи. Её муж, офицер линкора «Марат» погиб в сентябре 1941-го года во время знаменитой авиационной атаки немецкого аса Ганса Руделя. Бомба, сброшенная им, пробила броневые палубы огромного корабля и взорвала боезапас носовой башни главного калибра. Взрыв был чудовищной силы. Сразу погибло 326 человек, включая командира линкора «Марат». Останки мужа так и не смогли предъявить жене для захоронения. Их просто не нашли…

Старший сын погиб под Ленинградом в составе десанта морской пехоты. Средний сын пропал без вести на Северном Флоте. И вот когда стали призывать в армию последнего, третьего сына, мать пошла в Никольский храм, купила там иконку святого Николая, и насильно впихнула её младшему. Молодой идейный комсомолец всячески отмахивался, но мать нашла слова и убедила. Парень попал на Северный Флот в охрану северных конвоев. В первый же месяц службы в его корабль немецкая подлодка пустила торпеду. После атаки на поверхности моря остался только десяток человек из всего экипажа. Они плавали в ледяной воде среди щепок и солярки, пока их не подобрали английские моряки. Живым на борт подняли только его. Остальные умерли от переохлаждения. Первое, что он сделал, когда вернулся после войны домой – поцеловал мать, и сказал ей «спасибо!» за иконку из Никольского Собора.

А ещё, во время Блокады, жители прилегающих к собору домов во время артобстрелов и авианалётов шли не в бомбоубежище, а в Никольский храм. Он в те годы был кафедральным – самым главным в городе. За всё время войны ни один снаряд, ни одна бомба не попали в него. И не потому что немцы были плохими стрелками, отнюдь, они отлично стреляли. И не потому, что они были большими гуманистами и не хотели рушить храмы. И даже не потому, что им нужно было использовать купола собора в качестве ориентира. Совсем не поэтому, так как снаряды пролетали всего в нескольких метрах от Никольского и рушили окрестные дома. Собору доставались только осколки. Высшие Силы берегли это намеленное место, и спасали скрывавшихся внутри людей.

Мы стояли, слушали старушку, и глаза у всех были влажными. Потом долго прощались, она снова нас всех обнимала, но уже не плакала. Плакать хотелось нам, здоровым мужикам. Еле сдержались. Та встреча была одной из ключевых в моей жизни, одной из тех, которые меняют мировоззрение и мировосприятие.

Мне и раньше очень нравился этот храм, но после рассказа пожилой блокадницы я в него просто влюбился.