На это баснописец ответил: – Да, давненько, Ваше Величество! А, ведь, кажись, мы с Вами соседи?

Лучший костюм для маскарада

Современники отмечали, что Крылов был очень неопрятен в быту и крайне неряшлив в одежде. Его растрёпанные и нечёсаные волосы, а также запачканные и вечно мятые рубашки вызывали насмешки у знакомых. Однажды поэт был приглашён на придворный бал-маскарад. Он долго не мог решить – какой же вычурный костюм ему придумать, и поэтому посоветовался со своей знакомой дамой – Елизаветой Марковной Олениной.

– Как мне следует одеться, чтобы остаться неузнанным на маскараде? – спросил Крылов у мудрой светской львицы.

И та шутливо посоветовала: – А вы, Иван Андреевич, лучше вымойтесь и причешитесь, вас тогда никто и не узнает.

Контракт на аренду квартиры

Однажды хозяин дома, в котором Иван Андреевич Крылов снимал квартиру, составил контракт и принёс поэту для подписи. В том длинном договоре, в том числе, было написано, чтобы жилец был очень осторожен с огнём, а если дом сгорит по его вине, то квартиросъёмщик обязан тотчас заплатить стоимость всего дома, а именно 60 000 рублей ассигнациями. Крылов подписал контракт и к указанной там сумме прибавил ещё два нуля.

– Вот, возьмите,- сказал он, отдавая договор хозяину. – Я на все пункты согласен, но чтобы вы были совершенно довольны, я вместо 60 000 рублей поставил 6 000 000. Это для вас будет приятно. А для меня всё равно, ибо я не в состоянии заплатить ни той, ни другой суммы.

Туча и лягушки

В Летнем Саду Санкт-Петербурга находится памятник Ивану Андреевичу Крылову. Это очень интересный монумент! Его многочисленные детали можно рассматривать крайне долго. Сидит поэт с очень серьёзным лицом, видать задумался о чём-то смешном и поучительном, а на гранитном пьедестале его окружают бронзовые фигурки людей и животных – персонажи его знаменитых басен. Волки, овцы, разнообразная пернатая живность, ну и, конечно же, проказница-мартышка, осёл, козёл да косолапый Мишка. Тут есть даже слон и парочка гривастых львов.

Как вы думаете, в этом застывшем на века зверинце есть лягушки?... Оставлю свой вопрос открытым и перейду к пересказу одной занятной истории, которая произошла где-то здесь неподалёку, на одной из тенистых аллей.

Иван Андреевич Крылов очень любил гулять по Летнему Саду. С возрастом этот крупный человек стал ещё более тучен, а походка его совсем отяжелела. Сказалась любовь поэта к обильной пище. Поэтому прогуливался Крылов медленно и с весьма серьёзным, задумчивым выражением лица. Вот прямо как на своём памятнике. И как-то раз встретилась ему весёлая компания молодых людей. Студенты-оболтусы не узнали знаменитого человека. Заметив неспешно бредущую к ним навстречу фигуру мрачного толстяка, один из юношей решил пошутить: – Смотрите! Какая туча на нас идёт!... После чего все недоросли громко захохотали.

Когда они утихомирились, Иван Андреевич флегматично произнёс: – И вправду дождик собирается. То-то лягушки расквакались.

А теперь я повторю свой вопрос из начала заметки: как вы думаете, на постаменте памятника Крылову среди бронзовых зверюшек имеются ли  лягушки?... Ответ давать не буду. Если окажетесь в Летнем Саду Петербурга – осмотрите внимательно всех персонажей басен великого русского поэта.

Как Иван Крылов назойливых торговцев отвадил

Кстати, о пеших прогулках. Врачи предписали толстяку Крылову ежедневные оздоровительные променады. Он следовал докторскому совету и часто прохаживался по второму ярусу петербургского Гостиного Двора. Для тех, кто не знает: Гостиный Двор – это не гостиница, как можно подумать из его названия, это торговый комплекс, выражаясь современным языком. А Гостиный он – от старинного русского слова «гость» – то есть «купец».  

Кто-нибудь из приверженцев ЗОЖ тут может удивиться и язвительно спросить: что это, дескать, за прогулки такие по коридорам всего одного магазина, ну ведь никакой от них физической нагрузки!... На что шопоголики возразят: э-э-э, не скажите! иногда поход по торговым рядам очень даже выматывает!...

Примирю и тех и других: петербургский Гостиный Двор – это огромное здание, занимающее собой целый городской квартал. Длина его четырёхстороннего периметра – один километр. Три кружочка по нему навернул, вот тебе и минимальная суточная норма оздоровительных телодвижений. Так что не зря старик Крылов там круги наматывал. 

Но его прогулки были сопряжены с постоянными помехами, так как торговцы наперебой зазывали, преграждали путь, дёргали за рукав и чуть ли не силой затаскивали Крылова в свои лавки. Вот прямо как в наши дни на восточных базарах или в больших торговых комплексах. Вам нравится, когда к вам постоянно подходят с вопросами: - Что-нибудь подсказать? или - Чем-нибудь помочь?... Вот и Крылову не нравилось услужливое - Чего изволите-с?... Задёргали назойливые купцы остроумного человека. И тогда он придумал – как их от себя отвадить.

В один из дней, когда ушлый торговец затащил-таки Крылова в свою меховую лавку, поэт предложил: – Ну-с, покажите, что есть у вас хорошего?... А купчина-то и рад стараться! Перед потенциальным покупателем разложили множество мехов. Он внимательно всё пересмотрел, пощупал, кое-что померял и попросил показать ещё. Таким неспешным макаром он перебрал весь товар в лавке и даже на её складе, умотал-утомил всех приказчиков, а потом поблагодарил и вышел, ничего не купив. 

Направился Крылов в следующую лавку, где проделал то же самое. Потом зашёл в третью, в четвертую, в пятую… В галантерею заглянул, у шляпника всю продукцию перемерял, а уж как он ювелира-то сначала обнадёжил, потом раззадорил, и наконец, как и со всеми прочими, оставил ни с чем. Торговцы быстро поняли, в чём тут дело, и с тех пор перестали дёргать Крылова за рукава. Иван Андреевич мог спокойно совершать свои оздоровительные прогулки.

Разность мнений на примере хрустальной люстры

В нашей жизни часто бывает, что одно и то же событие разные люди трактуют по-своему. От полного приятия и одобрения до отвратительного негатива. И это нормально – ибо, сколько людей, столько и мнений. 

Знаете ли вы, как на примере отблесков искрящейся хрустальной люстры можно объяснить разницу мнений об одном предмете? Много-много лет назад это придумал Иван Андреевич Крылов. 

Однажды на обеде у графини Софьи Владимировны Строгановой зашёл разговор об основании Петербурга Петром I. Разгорелся жаркий спор о том, правильно ли поступил Пётр Великий, построив столицу в таком месте. Все гости оживлённо дискутировали и приводили различные доводы. И только поэт Крылов не вступал в спор. Он спокойно занимался своим любимым делом – с огромным удовольствием поглощал подаваемые кушанья. Желая вовлечь Крылова в общий разговор, графиня Строганова спросила его, почему этот вопрос вызывает такое разнообразие мнений.

Крылов неохотно оторвался от тарелки и обратил свой взгляд к потолку. Над обеденным столом висела шикарная хрустальная люстра с подвесками, которые переливались всеми цветами спектра. После чего Иван Андреевич сказал: – В этом нет ничего удивительного, и чтобы доказать вам, что я говорю истину, прошу вас, графиня, сказать, каким цветом сверкает вот эта грань?... При этом Крылов указал на одну подвеску.

Графиня ответила: – Оранжевым.

Тогда Крылов обратился к гостям, которые сидели рядом с хозяйкой дома: – А вам как кажется?

Тот, что слева, ответил: – Зеленоватым.

Господин справа от графини Строгановой уверенно заявил: – Фиолетовым.

Крылов закончил опрос и сказал: – А мне совершенно очевидно, что эта грань подвески блестит синим цветом!

Гости сначала удивились наглядной мудрости, а потом дружно рассмеялись. Перед тем как вернуться к своему жаркому, Крылов подытожил: – Всё зависит от того, что все мы, хотя и смотрим на один и тот же предмет, да глядим-то с разных сторон.

Крылов и его положительный отзыв о бездарном поэте

Поэтическое противостояние Крылова и Хвостова. Или очень дорогое чтение стихов

Как и у всякого человека, у Ивана Андреевича Крылова были не только друзья, но водились также и неприятели. Одним из них был граф Дмитрий Иванович Хвостов – очень интересная и противоречивая историческая личность.

Хвостов тоже писал стихи, но его трудно зачислить в соперники Крылова, ибо они находились, так сказать, «в разных весовых категориях». Если о Крылове все современники отзывались как о великом таланте, то вот Хвостова считали обычным графоманом. Над ним подшучивали, его постоянно разыгрывали и посвящали ему колкие эпиграммы. В столичной среде острых на язык литераторов граф Дмитрий Хвостов имел обидное прозвище – Митюха Стихоплётов.

 Князь и фельдмаршал Александр Васильевич Суворов (на любимой племяннице которого – Аграфене Горчаковой – был женат Хвостов) своему родственнику говорил так: «Любезный Митя! Ты добрый и честный человек! Заклинаю тебя всем, что для тебя есть святого – брось твоё виршеслагательство, пиши, уже если не можешь превозмочь этой глупой страстишки, стишонки для себя и для своих близких; а только отнюдь не печатайся. Не печатайся, помилуй Бог! Это к добру не поведёт: ты сделаешься посмешищем всех порядочных людей».

Но Дмитрий Хвостов не унимался, продолжал публиковать свои стихи, а потом насильно раздавал их всем своим знакомым. От этого он постоянно, как и предупреждал великий Суворов, делался всеобщим посмешищем. Приведу в качестве примера всего четыре строчки из его произведения о самом трагическом петербургском наводнении 1824 года:

…Свирепствовал Борей, 
И сколько в этот день погибло лошадей… 
Под вётлами валялось много крав, 
Лежали они ноги кверху вздрав…

Если кто не понял, «крав» – это «коров», а «вздрав» – это «взодрав». Вроде бы и неплохие сами по себе рифмы: «Борей – лошадей» и «крав – вздрав», но в итоге вместо несчастья невских берегов какая-то комедия получилась. За подобные вирши особенно доставалось графу Хвостову от знаменитых и гениальных насмешников – Пушкина, Вяземского и Крылова. Тот и сам старался не остаться в долгу. Так однажды Хвостов высмеял Крылова следующей эпиграммой:

Небритый и нечёсаный, взобравшись на диван, 
Как будто неотёсанный какой-нибудь чурбан, 
Лежит, совсем разбросанный, зоил Крылов Иван. 
Объелся он? Иль пьян?...

Ах, так!? Ну, я тебе отвечу! – наверняка подумал баснописец. Его ответная «месть» была ещё остроумней – он решил воплотить эпиграмму на себя в жизнь. Крылов напросился в гости к графу под предлогом послушать его замечательные стихи. Обрадованный Хвостов радушно встретил гостя и накрыл великолепный стол. Крылов изрядно выпил, плотно закусил, прямо в хвостовской гостиной, сообразно его четверостишию, завалился аки чурбан на диван и разбросался по нему. И как только хозяин приступил к чтению своей поэзии, гость сладко захрапел!

А ещё как-то раз Крылов в компании со своими друзьями-пересмешниками очень круто разыграл Хвостова. Вот как это было.

Летом 1822 года Иван Крылов на пару со своим приятелем-поэтом Михаилом Шулепниковым снял дачу на петергофской дороге не слишком далеко от городской черты. Очень часто на этой даче по вечерам собирались литераторы. Распорядителем дружеских пирушек всегда был Крылов. У своих приятелей он имел прозвище «Соловей» – оно появилось у поэта после триумфа его басни «Осёл и соловей», в которой он высмеял невежество, глупость и чрезмерное самомнение. А под певчей птичкой автор подразумевал свободолюбивого и талантливого поэта, в том числе и себя.

Так вот, поэт-неудачник Дмитрий Хвостов узнал о собраниях на загородной даче, накатал большую оду под названием «Певцу-Соловью» и без предупреждения нагрянул в гости. А там как раз в полном разгаре был… нет, не пир горой… хотя и он тоже… там был творческий вечер: собравшиеся читали друг другу свои произведения. Вскоре граф Хвостов попросил разрешения прочитать свою новую оду…

Повисла долгая молчаливая пауза. Никому из присутствующих не хотелось слушать тягомотную долгую оду с рифмами типа «борей-лошадей» и «крав-вздрав». И тут Крылов вежливо поинтересовался: – А сколько строф или куплетов в вашей оде?

Граф не придал значения этому вопросу, никакого подвоха не заметил, и ответил, что 20 строф. После этого сообщения гости Крылова как-то странно переглянулись, кое-кто из них перемигнулся, возникло некое оживление и графа милостиво попросили начать чтение. Тот приступил. Но как только он закончил первую строфу (то есть, один куплет своей оды) как раздались аплодисменты. Хвостову, конечно же, была очень приятна такая реакция, но он хотел читать дальше. Он желал декламировать, но ему не давали такой возможности – публика продолжала неистово аплодировать.

Граф сконфузился от таких почестей, но тут Крылов сообщил ему, что согласно уставу собрания, если чтение прерывается аплодисментами, то читающий должен купить бутылку шампанского. Хвостов согласился с уставом собрания и продолжил чтение оды про «Певца-Соловья». Но его выступление прерывалось бурными аплодисментами после каждой строфы.

Шампанское тогда стоило не менее 10 рублей ассигнациями за бутылку… Как потом жаловался Дмитрий Иванович Хвостов, та поэтическая экскурсия обошлась ему в 200 рублей (весьма крупная сумма по тем временам). В том году граф больше не ездил по дачам на петергофской дороге, а Крылова с тех пор он стал называть «Певцом-Соловьём-разбойником».

Большой поэт – большой обжора

Иван Андреевич Крылов обладал отменным аппетитом. Это если культурно выражаться. А если говорить попроще, то он был большим обжорой. Приходя в гости, Крылов обычно читал две или три басни. После восторгов и комплиментов он с явным нетерпением ждал обеда. И как только объявлялось: «Обед подан!», поэт, несмотря на свою тучность и неуклюжесть, с проворностью бегемота мчался в столовую. Потому что большая еда была большой страстью большого поэта. Многие друзья баснописца отмечали, что всё удовольствие, всё блаженство жизни для Крылова заключалось в неумеренном обжорстве. Приведу несколько характерных примеров о гастрономических «подвигах» очень крупного русского поэта.

Обычный обед Ивана Крылова

Один из современников оставил следующее описание типичного обеда Ивана Андреевича: 

Крылов съедал громадную тарелку с расстегаями, три тарелки ухи, пару тарелок огромных отбивных телячьих котлет, жареную индейку, которую он называл «Жар-птица». К тому же употреблял всевозможные соленья и мочения: нежинские огурчики, бруснику, морошку, сливы, заедая всё это антоновскими яблоками. Наконец он принимался за страсбургский паштет, свежеприготовленный из самого свежего сливочного масла, трюфелей и гусиных печенок. Съев несколько тарелок, Крылов налегал на квас, после чего запивал пищу двумя стаканами кофе со сливками, в которых воткнешь ложку – она стоит. Приехав домой, ненасытный чревоугодник заедал всё это миской кислой капусты и чёрным хлебом.

Крылов и стерляжья уха

Как-то раз вечером Крылов зашёл к сенатору Андрею Ивановичу Абакумову и застал у него несколько человек, приглашённых на ужин. Хозяин и его гости пристали к Крылову, чтобы он непременно с ними поужинал. Но, непонятно почему, Иван Андреевич стал отказываться. То ли заскромничал, то ли торопился куда. Долго не поддавался, и объяснял окружающим, что дома его ожидает свежайшая стерляжья уха. Наконец Крылова удалось сообща уговорить, но под условием, что ужин будет подан немедленно.

Сели за стол. Баснописец начал жадно поглощать кушанья. Он съел столько, сколько всё остальное общество вместе взятое. И как только Крылов   проглотил последний кусок, тут же бросился к выходу и схватился за шапку.

– Помилуйте, Иван Андреевич, да теперь-то куда же вам торопиться? – закричали хозяин и гости в один голос. – Ведь вы поужинали.

– Да сколько же раз мне вам говорить, что меня дома стерляжья уха ожидает, я и то боюсь, чтобы она не простыла, – сердито ответил Крылов и удалился со всею поспешностью, на какую только был способен его ненасытный могучий организм.

Как Иван Крылов стерляди место уступил

Кстати, о стерляди. Однажды Иван Крылов обедал в Английском Клубе. Это было элитное и весьма популярное среди русской аристократии заведение. Этакий джентльменский клуб, центр дворянской общественно-политической жизни.

Некий приезжий помещик из Поволжья стал рассказывать о своём богатом хозяйстве и бахвалиться своими различными достижениями. Дошёл разговор и до рыбной ловли. Помещик стал описывать уникальную стерлядь, которая водится в Волге: – Один раз, перед самым моим домом мои люди вытащили стерлядь, вы не поверите, но уверяю вас, длина её была… вот отсюда... и до...до… Не окончив фразы, помещик протянул руку с одного конца довольно длинного стола, где он сидел, к другому концу, у которого сидел Крылов.

Иван Андреевич встал, подвинул стул и сказал: – Позвольте, я отодвинусь, чтобы пропустить вашу стерлядь.

Сей остроумный поступок поэта можно объяснить только одним – Крылов наконец-то наелся и пребывал от этого в прекрасном настроении. Иначе бы он никогда не прервал свою трапезу ради рыбацкого вранья какого-то помещика.

Голодный Крылов на царском обеде

Одно время Иван Крылов получал приглашения к царскому столу на обеды. Но после их посещения весьма нелестно высказывался о порционной скудости блюд, подаваемых к императорскому столу. На одном из таких обедов произошло отвратительное безобразие: Крылов раньше всех уселся за стол и, не здороваясь с хозяйкой-императрицей, начал жадно есть.

Присутствовавший при этом поэт Василий Андреевич Жуковский удивлённо воскликнул: – Прекрати, пусть царица тебя хотя бы попотчует.

А тот, не отрываясь от тарелки, с набитым ртом произнёс: – А вдруг не попотчует?

Запрет на свинину для Ивана Крылова

Незадолго до смерти врачи настоятельно рекомендовали Крылову придерживаться строжайшей диеты, и он невыразимо страдал от воздержания. Однажды в гостях он с жадностью смотрел на различные недоступные ему яства. Голодный взгляд поэта заметил какой-то молодой франт и воскликнул с ироничной интонацией: – Господа! Посмотрите, как разгорелся Иван Андреевич! – а потом процитировал строчку из крыловской басни «Волк на псарне»: – Глазами, кажется, хотел бы он всех съесть!

Крылов, услышав колкость, отреагировал быстро: – За себя не беспокойтесь, мне свинина запрещена... Какой остроумный ответ, не так ли!?

После смерти Крылова поползли слухи, что баснописец умер от заворота кишок вследствие переедания. Это устойчивое мнение сохранилось до наших дней: нет-нет, да и услышишь, или прочтёшь, что большой поэт испустил дух от большого обжорства. Но на самом деле он скончался от двухстороннего воспаления лёгких.

У каждого из нас есть свои странности и недостатки. Давайте же мы простим великому человеку его великое чревоугодие.

 Истинный министр народного просвещения

Поэт, прозаик и драматург Нестор Васильевич Кукольник был хорошо знаком с баснописцем Иваном Андреевичем Крыловым. Когда Крылов умер, Кукольник шёл в толпе за гробом, провожая в последний путь своего старшего собрата по перу. Легенда утверждает, что какой-то прохожий полюбопытствовал у него: – А кого это хоронят?

Кукольник ответил: – Ивана Андреевича Крылова, министра народного просвещения.

– Вы ошибаетесь, – возразили ему. – Ведь граф Уваров – министр просвещения, а Крылов – баснописец.

На что Нестор Кукольник возразил: – Никакой ошибки нет. Крылов просвещал народ, а Уваров в своих докладах сочиняет басни.

Продолжение следует...