Мне вдруг вспомнился один яркий эпизод из моего далёкого детства. У нас в школе раз в год происходило страшное – добровольно-принудительная зубная диспансеризация. Не знаю как сейчас, но в советские годы это было обязательным. В каждой уважающей себя школе был зубной кабинет с ужасными креслами, в котором на протяжении одного жуткого месяца в году пытали и мучили детей. Оттуда раздавался страшный скрипящий звук работающей бормашины и приглушенные стоны. А иногда и крики. Анестезии ведь в конце 70-х годов ещё не было. А даже если и была, то нам, школьникам, её не давали. Поэтому мимо страшного кабинета ученики старались пробегать затаив дыхание, и не оглядываясь.

Знаете, что было самым-самым паническим во всей этой процедуре диспансеризации? Вот просто беспредельно душераздирающим? Когда по спине бежал липкий холод, а коленки дрожали… Самым жутким было ожидание вызова на приём к врачу, и особенно тот самый зловещий момент, когда объявляли фамилию следующего страдальца. Лично для меня ситуация усугублялась тем, что в моём классе было очень много учеников с фамилиями, которые начинались на шипящие буквы. Ну, типа: Шевченко, Шемонаев, Шихова, Щербина и т.д. И вот представьте себе такую картину –как в замедленном кино ме-е-е-едленно открывались двери класса, не-е-е-е-еторопливо входила медсестра и демоническим голосом произносила : «А теперь к врачу пойдёт… Ш-ш-ш-ш-щ-щ-щ-щ…..»… 

В этот момент время растягивалось, пространство искривлялось, а все обладатели фамилий на букву «Ш» и «Щ» бледнели, задерживали дыхание и тихонько сползали под парты. Звучал приговор, и те, которые на «Ш» и «Щ» выдыхали. Все, кроме одного. Он уходил на мучения.

В нашем классном журнале после меня шёл только один человек. Его звали Яковенко Витька. И был он настоящим цыганом. Из оседлых. Школьная кличка у него была Яшка-цыган, по аналогии с героическим персонажем из кинофильма «Неуловимые мстители». Репутация у парня была самая, что ни есть цыганская. С ним никто не связывался, потому что он всегда таскал в кармане ножик. И уверял всех, что метает ножи даже лучше, чем его киношный тёзка. И вот однажды, классе в пятом, нас с этим отчаянным головорезом вызвали в зубной кабинет. Сразу двоих позвали – там два пыточных кресла было. На ватных ногах мы вышли из класса, и поплелись на экзекуцию. По тихому и пустынному школьному коридору раздавались наши гулкие шаги. Чем ближе был страшный кабинет, тем медленнее мы ступали.

Я шел чуть впереди, а Яшка шлёпал сзади. И вдруг, я услышал за спиной звук «тыгы-дым, тыгы-дым, тыгы-дым». Звук быстро удалялся. Я повернул голову, и обнаружил, что Яшки-цыгана след простыл. Он удрал домой! Этот, понимаешь ли, дерзкий сын гордого народа, отважный боец и ловкий метатель ножей ускакал прочь как тыгы-дымский конь! И не появлялся в школе потом неделю.

А что я – спросите вы? А я таки дошёл то того кабинета, и мрачные предчувствия меня не обманули – мне там выдрали зуб. Молочный.

Так вот, всё то, что я только что вам рассказал – было вступлением. Так сказать, разогревом для моей заметки под названием «История одного зуба».

В ней я поведаю вам свою самую любимую зубную байку. Людей со слабыми нервами и беременных женщин попрошу покинуть помещение…. Шутка!

Началась эта история в далёком 1988 году. Тем летом судьба закинула меня на военные сборы в живописнейший уголок Мурманского Севера – в посёлок с очень лирическим названием – Лиинахамари, что в переводе с языка местных аборигенов означает «Цветок-на-камне».

Потрясающие по красоте места в строгих и выдержанных нордических тонах! Там, в каменных сопках, в низинах у ручьев, за короткое полярное лето вымахивают действительно гигантские цветы. Ромашки достигают в высоту одного метра. А другие, неизвестные мне растения, образуют плотные, воистину тропические заросли.

Это так за два тёплых летних месяца природа пытается взять реванш у сурового заполярного климата. Вот предложите мне побывать в августе на выбор в двух местах: на северном берегу Средиземного Моря или на южном берегу Баренцева, и я тут же без раздумий выберу русский Север. Потому как красота: озёра-реки-ручьи, грибы-ягоды, волшебная рыбалка да купание в чистейших водоёмах. Холодных, правда. Но зато весьма бодрящих.  

Нас, «партизан»-переподготовщиков на базе подводного дизельного флота в Лиинахамари не знали чем занять (дабы мы ничего не сломали), и поэтому мы были предоставлены сами себе. Целыми днями мы шастали по окрестным сопкам, лазали по скалам, обследовали рукотворные пещеры, изучали заброшенные немецкие укрепления времен Второй Мировой войны и собирали ржавые гильзы.

А ещё мы собирали Золотой Корень. Вы знаете, что это за растение?... Чудо-цветок Золотой Корень, или по-научному Родиола Розовая, или, как его ещё называют, северный женьшень, растёт в горных каменных расщелинах. Его корень обладает ярко выраженным стимулирующим свойством. Лично нас он стимулировал на подвиги, потому как для того, чтобы лазить по сопкам и каменным трещинам в поисках жёлтеньких цветов родиолы, названной почему-то розовой, надо было обладать смелостью и отвагой. Корень ведь внесён в Красную Книгу, и за его сбор нас могли бы наказать. Оправдывало нас только одно – нас, браконьеров, на сотни километров в округе, причем в закрытой пограничной зоне, было всего восемь человек. Остальные моряки про этот чудо-корень ничего не знали. И не собирали его.

Но, что-то я увлёкся северной флорой, а ведь обещал рассказать про зуб. Ладно, прекращаю заговаривать вам зубы, и перехожу к страшной истории. Любоваться природой, купаться в холодных озёрах, рвать цветы, выкапывать корешки, и попутно нести службу Родине, мне мешала одна мелочь – постоянно ныл зуб. Он с болью реагировал на холодное и горячее.

Однажды я проходил мимо воинской санчасти, и решил зайти  - попросить анальгин, дабы положить его на больной зуб. Был выходной день, поэтому в пустынном коридоре стояла темнота и зловещая тишина. Уже тогда я почувствовал неладное… . Я стал тыкаться во все двери подряд, но они были закрыты. Открытой оказалась только одна дверь в самом конце коридора, и это был стоматологический кабинет.

Это был какой-то странный кабинет. Уж больно древний. В нём стояло старое кресло, с ужасно потёртой кожей, будто поцарапанное ногтями многочисленных мучеников. Бормашина (вы мне можете не верить, но это истинная правда!) сверлильная машина была с ножным приводом! Как в старинных швейных машинках Зингера. С ременной передачей на бор. Давишь ногой на огромную педаль на полу – и он вращается. Не давишь – не крутится. Всё очень просто. На столах и в стеклянных шкафах были разложены жуткие пыточные инструменты….

Такое впечатление, что тут ничего не менялось с того самого дня в октябре 1944-го года, когда десант нашей морской пехоты отбил у немцев бухту Лиинахамари. Вот какие трофеи захватили тогда в местном гестапо – такие и выставили в том кабинете. У меня, при взгляде на это фашистское оборудование, внезапно перестал болеть зуб. Вот прямо мгновенно боль исчезла!

Я стал пятиться обратно в спасительный тёмный коридор, но тут из смежного кабинета вышел невысокий, худой и очень молодой доктор в белом халате, и очень строго спросил: «Тебе чего, матрос?». Мне бы, дураку, сказать, что ищу библиотеку, извиниться и исчезнуть, но я честно признался: «Зуб болит. У вас не будет анальгину?»….

Лучше бы я не признавался… . Маленький доктор вдруг оживился, внезапно просиял, расцвел профессионально белоснежной улыбкой, и пригасил сесть в обшарпанное кресло. Дескать, сегодня выходной день, а я соскучился по работе, не смогу дотерпеть до понедельника, садись, не робей, сейчас я тебя быстренько вылечу! У меня ещё был шанс отказаться и удрать, как когда-то сделал Яшка-цыган, но я стоял и тормозил. И тут зубной врач применил запрещённый приём – он спросил: «Ты, что, моряк, дрейфишь!?»  и заулыбался самой-самой презрительной улыбкой. Лучше бы он так не делал… 

Поймал меня доктор «на слабо». И я тогда сел в кресло. Анестезии в том кабинете не было с 1944-го года. Её прихватили на тот свет проклятые фашисты. И она им там явно пригодилась во время жарки на сковородках. Ничего не оставили, гады.

Наверняка в санчасти был спирт, но мне его не предложили. Врач осмотрел мой рот, хмыкнул, достал доисторический бор и стал раскачиваться. Это он так разгонял приводной механизм. Всем телом разгонял древнее устройство. Раздались страшные жуткие звуки – то скрипел ножной привод: хрустела педаль, шуршали ремни, и трещали какие-то шестерёнки. Причем, тональность этого жужжания и скорость оборотов бора совпадали с амплитудой колебания доктора. И только тут я подумал: «А ведь врач-то маленький, худенький и слабенький. Для него этот механизм – как спортивный тренажёр в качалке…»

Так оно впоследствии и оказалось. Доктору явно не хватало сил. Он, бедный, аж вспотел. Ему был нужен ассистент. Или, на худой конец, третья нога. Вот вы попробуйте сами представить себя на месте старинного зубоврачевателя: одной ногой надо постоянно жать на педаль, а руками заниматься точными манипуляциями. Тут нужна хорошая координация движений. И опыт. А вот, похоже, ни того и ни другого у подозрительно молодого доктора не было.

Он работал как передовик Стаханов в шахте. Долбил мой зуб отбойным молотком. Другим словом назвать его довоенный бор у меня язык не поворачивается. Вообще-то, язык мой хотел сказать очень обидные слова, но ему это не удавалось. Мешали кляпы из ваты. Из моего рта летели крупные осколки кальция, и доктор от них очень ловко уворачивался. Я ж говорю – маленький, а значит шустрый. Когда мои завывания стали перекрывать жужжание бормашины и скрип педали, то стоматолог понял, что добрался до нерва. Но умерщвлять и удалять его почему-то не стал, помазал чем-то, а потом просто взял какой-то цементный раствор и заделал им пещеру, расковырянную в моём зубе. Процедура закончилась, и я на полусогнутых ногах поковылял к выходу. Молчал, потому, как от боли не мог ничего говорить. Да и не хотелось мне говорить «спасибо» этому «доктору Менгеле».

И вот тут произошло то, ради чего я начал своё повествование издалека – со всяких цветочков, золотых корешков и партизан-переподготовщиков. Так сказать, АПОФИГЕЙ всей истории. Мой мучитель прямо на пороге своего кабинета вдруг признался мне, что он – не доктор… .

Вернее, ЕЩЁ не доктор. Потому, как у него ещё нет диплома. Он – курсант пятого курса военно-медицинской академии, присланный из Ленинграда в Лиинахамари на учебную практику. И взялся он меня полечить ради набивания руки. Надо же курсанту на ком-то опыты ставить, не так ли? Когда я переспросил про набивание руки, то маленький курсант-недодоктор взглянул в мои глаза, почувствовал, что сейчас у меня тоже будет набивание руки, и захлопнул передо мною дверь. До конца военных сборов, этот сопляк, который был старше меня всего на один год, всячески меня избегал и старался на глаза не попадаться.

Это была первая часть моего рассказа. Трагическая.

А теперь вторая часть рассказа. Поучительная.

После описанного «лечения» с помощью швейной машинки Зингера прошло два с половиной года. Волею судьбы я оказался на борту учебного сухогруза «Профессор Хлюстин». Весной 1991-го года он шел из Финляндии со Швецией в Грецию и Турцию. Мы прошли пролив Ла-Манш, и вышли в Бискайский Залив.

И тут, у одного нашего товарища выскочил флюс. Думали, что рассосётся. Не рассосалось. Наоборот, небольшой флюс превратился в опухоль диаметром с теннисный шарик. Ну, тот, который настольный. У парня раздуло не только щёку, но и всё лицо. Он не мог жевать твёрдую пищу, и специально для него кок готовил перетёртый супчик. Этот жидкий-жидкий супчик больной моряк всасывал через крупный кембрик – это такая трубка для изоляции электропроводов.

На опухшее и перекорёженное лицо товарища нельзя было смотреть без слёз и смеха одновременно. Как раз тот случай, который называется «и смех, и грех». Ну, в самом деле, очень комичная физиономия получилась.

Над этим «хомяком» подшучивали. Иногда беззлобно, по-доброму, по-дружески. А иногда и нет. Ну а что вы хотите!? В замкнутом мужском коллективе просто неизбежны суровые солёные морские подначки-подколки! Больше всех упражнялся в остроумии я. Знал бы, чем всё закончится – то не стал бы этого делать, придержал бы язык за зубами, и начал бы ухаживать за больным. Еду и компот с камбуза бы таскал, трубочку пищевую ему мыл бы…

А так, где-то там Наверху-В-Небесах, каждая моя злая шутка записывалась в специальный блокнот.

Возникшую проблему с раздутой щекой на берегу решить – раз плюнуть. Пошел в поликлинику и выдрал больной зуб. А что делать моряку посреди моря у берегов чужой Португалии, откуда до родного Ленинграда 5 тысяч километров ходу? У нас на борту был судовой доктор, но он не решился на операцию, отказался рвать и резать. Навыки, говорил, потерял за годы работы в абсолютно здоровом коллективе. Только анальгин и выдавал. А парня раздувало всё больше и больше. Уже и температура стала подниматься.

Тем временем мы подошли к проливу Гибралтар, и капитан принял волевое решение остановить движение и сдать больного на берег. Так и сделали. Бросили якоря в Гибралтарском заливе, вызвали санитарный катер из испанского города Альхесирас и отправили моряка в клинику.

Я при этом опять глупо пошутил: «Ну вот, сдали нашего Хомяка на опыты». В этот момент на Небесах, кто-то невидимый опять сделал очередную отметочку в блокнотике, и записал мою шуточку. Спустя три часа санитарный катер привёз совершенно счастливого коллегу, хоть и с отёками, но уже без опухоли и с вырванным зубом в кармане.

Он рассказывал какие-то чудеса про высочайший уровень западной медицины и шикарный сервис испанской стоматологии. Сообщил и вовсе невероятную вещь – о том, что ему, якобы, сделали укол, и он после него вообще ничего не почувствовал. Ему никто не поверил. Потому как нельзя так нагло врать своим товарищам!

Нашему пароходу выставили очень круглый счёт за лечение и обслуживание. Настолько крутой, что капитан впал в депрессию, а судовой доктор запоздало решил, что он, пожалуй, смог бы вырвать зуб за гораздо меньшие деньги – всего за 10% от того счёта. Если мне не изменяет склероз, то сумма была 3000 долларов. По сегодняшнему курсу это примерно 200 тысяч рублей. Это число и сегодня впечатляет – 200 тысяч за один зуб, а тогда для нас это были просто гигантские, астрономические деньги. И это при нашей тогдашней зарплате в 50 баксов. Причем, само лечение оценивалось недорого, всего в 200 долларов, а остальные 2800 – это были портовые сборы, услуги лоцмана, стоянка в заливе Гибралтара, оплата за работу санитарного катера и сопровождающих лиц, такси из порта в клинику и обратно в порт, а также услуги переводчика. Наш товарищ, кстати, сохранил себе на память вырванный зуб стоимостью в три тысячи зелёных американских бумажек.

Вы думаете, это конец истории? Как бы не так! Настало время для третьей части моего рассказа.

Третья часть моего рассказа будет назидательной, и подытожит первую и вторую части. Озаглавить её можно так – «Нельзя смеяться над больными людьми!».

Я говорил уже, что все мои шуточки про щекастого хомяка Высшие Силы занесли в свои анналы, прочитали и ужаснулись. Я уж не знаю, какая именно инстанция в Небесной Канцелярии занялась мною, но поступила она сообразно моему гнусному поведению. Наказание было назначено соответствующее. Через несколько дней (я так понимаю, что задержка была вызвана тем, что Там-Наверху носили документы из отдела в отдел и согласовывали) у меня заболел зуб. Та самая шестёрочка вверху справа, которую долбил недоученный доХтур-курсант в посёлке Лиинахамари. И тот нерв, который он тогда не выдернул, стал давать мне концерты. Диапазон звучания нервной струны был широчайшим: от балалаечных переборов и скрипичного пиччикато, до мощных контрабасовых ударов. Я терпел, очень плохо спал, ещё хуже ел, слал наверх молитвы с раскаяниями и извинениями, ходил к доктору за анальгином, и отбивался от его заманчивых предложений вырвать зуб всего за 10% от стоимости лечения в Гибралтаре. И таки дотерпел до возвращения в родной Ленинград. Вместе со мной этого дождались и Силы Небесные тоже. Для выполнения заключительной части акта возмездия.

Первым же утром после прибытия на родную землю, я почувствовал во рту теннисный шарик. Теплилась надежда, что рассосётся. Не рассосалось. На второе утро шарик превратился в теннисный мяч, щека налилась свинцом и отвисла, лицо опухло, один глаз заплыл, а от больного зуба в мозг уходили нервные импульсы «дрин-н-нь!-дрин-н-нь!-дрин-н-нь!»... Я подошел к зеркалу, и вы не поверите – засмеялся! На меня смотрела очень смешная рожа! Очень похожая на ту, над которой я стебался месяц назад. В который уже раз я мысленно попросил прощения у своего товарища и пошёл искать зубную поликлинику. 

Напомню «старичкам» и сообщу молодому поколению, что в те далёкие древние времена, а именно в 1991-м году, не было такого изобилия зубных клиник как сейчас. А те редкие, которые были, те работали исключительно в привязке к месту прописки. Поэтому, когда я нашел ближайшую государственную стоматологию, то в ней мне сообщили, что я у них не прописан, и езжайте, мол, к себе на Большой Смоленский проспект Невского района города Ленинграда. Причем, при взгляде на меня вдруг широко заулыбалась вся регистратура. Медики, правда, все деликатно прикрылись ладошками, как-никак Культурная Столица, но всё равно было очень обидно.

Двинулся я в поликлинику по месту прописки. Пока ехал на автобусе, то в нём улыбались все пассажиры, а кое-кто даже откровенно смеялся.   Каждый новый пассажир входил, видел меня, сначала непроизвольно делал «гы-гы», а потом уж чисто по-ленинградски просил прощения. В это время ответственные за моё наказание Должностные-Лица-На-Небесах ставили галочки в Таблице Наказаний… .

Приехал я в «свою» поликлинику. Девушка в регистратуре сидела, низко голову наклоня, и оформляла какие-то бумажки. «Сейчас, подождите!» - сказала она. Стою, жду. Дождался. Она подняла взгляд на меня… непроизвольно засмеялась, потом извинилась … (ну, это уже привычно)… и сказала: «Прописка – пропиской, но вы у нас – моряк. Езжайте в свою ведомственную Поликлинику Водников имени Чудновского на улице Циолковского». А это через весь город с пересадками. И пока я туда добирался, то угадайте что!?.... Правильно, по ходу движения все пассажиры (и в метро, и в трамвае) утирали слёзы, глядя на моё очень смешное лицо.

Не знаю, поверите вы мне, или нет, но в регистратуре Поликлиники Водников повторилась такая же ситуация как в предыдущих. На что уж бывалые люди, какие только обезображенные физиономии они в своей жизни не видели, однако же, тоже смеялись как малые дети. На тот момент я уже в сотый раз искренне раскаялся в своих шутках. А Ответственные-Товарищи-Там-Наверху всё продолжали ставить галочки в Таблице Наказаний.  

Выдали мне талончик к хирургу. Поднялся на нужный этаж. А там очередь в кабинет. Как вы думаете, что сделали люди в очереди, когда я спросил едва шевелящимся языком «Х-ф-то х-ф-райний?». Правильно, сначала хором засмеялись, а  потом дружно извинились, потому как были жителями Культурной Столицы.

Обстановка в той очереди была нервная и напряжённая, потому как всех напрягали крики из кабинета. Я ещё раз повторяю для подзабывших и не знавших -  в те далёкие годы зубы драли без анестезии. Ибо советский человек способен выдержать и не такое! Так что представьте себе такую картину: стояли и сидели бледные люди… время от времени в кабинет заходил очередной страдалец… потом раздавался крик… его тембр и тональность зависели от веса и темперамента больного… очень неприятно кричали дамы… короче, все были взвинчены  и взволнованы.

И тут случилось страшное...

И тут случилось страшное. То, что врезалось в память на всю жизнь. То, ради чего спустя годы я и решил изложить свои воспоминания на бумаге. Это является апофеозом всего моего рассказа.

Как в замедленном кино из хирургического кабинета вышел огромный доктор, по своим размерам, фигуре и типажу физиономии очень похожий на сегодняшнего боксёра-тяжеловеса Николая Валуева. При выходе он даже пригнулся, так как по росту не проходил в дверной проём. На нём был страшный резиновый фартук, весь заляпанный какими-то бурыми пятнами. Рукава были закатаны по локоть, и волосатые мощные руки дополняли жуткий образ палача и инквизитора. Пальцы его рук, калибром с хорошую сардельку, все были запачканы не пойми чем: какие-то белыми ошмётками на красном фоне. Мы все смотрели на него как кролики на удава. А он просто упивался своей властью над этими ничтожными трусливыми кроликами. Обвёл взглядом всю очередь, и низким басом спросил: «Что, страшно!?»…

Все дружно и молча закивали головами. Мне даже показалось, что где-то рядом раздалось журчание, и под скамейкой в коридоре  появилась лужа.

И тут этот Кинг-Конг громко засмеялся, и сказал: «Да не бойтесь вы! Я не хирург, я зубы не рву. Я – зубной техник. Протезы и коронки делаю…»

Очередь дружно выдохнула. Всем стали понятны бурые пятна на резиновом фартуке и пальцы, запачканные слепками и химией. А громила ушел по своим зуботехническим делам. Похоже, что это была его любимая шутка – выйти и напугать и без того напуганных людей. Юмор такой был у человека. Примерно такой, же, как и у меня месяцем ранее на пароходе «Профессор Хлюстин».

Мораль сей байки такова. Во-первых, нельзя зло шутить над ближними. Это наказывается. И во-вторых, не надо запускать зубы! Лечить их надо вовремя, причём у хороших врачей, а не у недоученных курсантов на машинке Зингера. 

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

P.S.

Вот такой вот рассказ получился. Вышло, может быть, длинно, но, по сравнению с моими мучениями и страданиями – потратить 15 минут на чтение – это сплошное удовольствие. Не так ли?

А что же многострадальный зуб? – спросите вы.

Мне его вырвали. И я его храню на память в маленькой стеклянной баночке.